Дождь

Iwelei was on the edge of the city.	Иуэлеи находился на окраине города.
You went down side streets by the harbour, in the darkness, across a rickety bridge, till you came to a deserted road, all ruts and holes, and then suddenly you came out into the light.	Вы пробирались в темноте боковыми улочками мимо порта, переходили шаткий мост, попадали на заброшенную дорогу, всю в рытвинах и ухабах, и затем вдруг оказывались на свету.
There was parking room for motors on each side of the road, and there were saloons, tawdry and bright, each one noisy with its mechanical piano, and there were barbers' shops and tobacconists.	По обеим сторонам дороги располагались стоянки для машин, виднелись табачные лавки и парикмахерские, сияли огнями и позолотой бары, в которых гремели пианолы.
There was a stir in the air and a sense of expectant gaiety.	Всюду чувствовалось лихорадочное веселье и напряженное ожидание.
You turned down a narrow alley, either to the right or to the left, for the road divided Iwelei into two parts, and you found yourself in the district.	Вы сворачивали в один из узких проулков направо или налево - дорога делила Иуэлеи пополам - и оказывались внутри квартала.
There were rows of little bungalows, trim and neatly painted in green, and the pathway between them was broad and straight.	Вдоль широких и прямых пешеходных дорожек тянулись домики, аккуратно выкрашенные в зеленый цвет.
It was laid out like a garden-city.	Квартал был распланирован, как дачный поселок.
In its respectable regularity, its order and spruceness, it gave an impression of sardonic horror; for never can the search for love have been so systematised and ordered.	Эта респектабельная симметрия, чистота и щеголеватость выглядели отвратительной насмешкой, ибо никогда еще поиски любви не были столь систематизированы и упорядочены.
The pathways were lit by a rare lamp, but they would have been dark except for the lights that came from the open windows of the bungalows.	Несмотря на горевшие там и сям фонари, дорожки были погружены во мрак, если бы не свет, падавший на них из открытых окон зеленых домиков.
Men wandered about, looking at the women who sat at their windows, reading or sewing, for the most part taking no notice of the passers-by; and like the women they were of all nationalities.	По дорожкам прогуливались мужчины, разглядывая женщин, сидевших у окон с книгой или шитьем и чаще всего не обращавших на прохожих ни малейшего внимания. Как и женщины, мужчины принадлежали ко всевозможным национальностям.
There were Americans, sailors from the ships in port, enlisted men off the gunboats, sombrely drunk, and soldiers from the regiments, white and black, quartered on the island; there were Japanese, walking in twos and threes; Hawaiians, Chinese in long robes, and Filipinos in preposterous hats.	Среди них были американские матросы с кораблей, стоявших в порту; военные моряки с канонерок, пьяные и угрюмые; белые и черные солдаты из расположенных на острове частей; японцы, ходившие по двое и по трое; канаки; китайцы в длинных халатах и филиппинцы в нелепых шляпах.
They were silent and as it were oppressed.	Все они были молчаливы и словно угнетены.
Desire is sad.	Желание всегда печально.
"It was the most crying scandal of the Pacific," exclaimed Davidson vehemently.	- На всем Тихом океане не было более вопиющей мерзости, - почти кричал Дэвидсон.
"The missionaries had been agitating against it for years, and at last the local press took it up.	- Миссионеры много лет выступали с протестами, и наконец за дело взялась местная пресса.
The police refused to stir.	Полиция не желала ударить палец о палец.