Дождливое лето

«…Караби — крупнейшая из крымских яйл, и ее микрокосм содержит массу любопытных деталей, но при взгляде сверху, с Каратау, подробности сглаживаются, возникает образ цельный и законченный. Так из многоголосия, если оно организовано, подчинено высшей идее, рождается нечто гармонически единое.

Эта мысль о музыке не случайна. Ее порождает сама яйла ритмической четкостью рисунка, бесконечной песней жаворонка, к которой так привыкаешь, что начинаешь воспринимать ее как нечто живущее в тебе самой.

Под косыми лучами утреннего солнца (они делают мир объемнее, четче прорабатывают тени) видишь плавную волнистость яйлы, схожую с морской зыбью. Но пройдет несколько часов, и синеватые скалы будто выцветут, тени исчезнут, степь станет плоской. И тогда волнистые обнажения известковых пород сделаются похожими на борозды от исполинского плуга.

Итак, во-первых, сверху перед вами откроются все сто двадцать квадратных километров Караби. Вы увидите метеостанцию, обнаружите «маяки» — так чабаны называют поставленные на холмах треноги — знаки геодезистов, найдете по своим приметам гроты, кошары, места выхода пещер, ощутите замкнутость Караби, как некоего странного забытого мира. Вы увидите гряду пограничных утесов, ясно различите ломаную линию, за которой начинается крымская степь, угадаете в серо-голубом мареве Сиваш и Азовское море… Это — во-первых. А во-вторых?

Когда смотришь на запад, внимание привлекают прежде всего горы, однако стоит повернуться на восток, и взгляд уже не отрывается от моря. Даже не от самого моря, а от причудливо изрезанной прибрежной полосы с мысами Ай-Фока, Чикен, Алчак-Кая, Меганом. А за ними угадывается Черная гора — Карадаг, но отсюда он кажется совсем не черным, а тоже серо-голубым с лиловым.

Вертеть головой по сторонам можно до бесконечности, и все не надоест. Разве что прогонит с вершины зимою лютый мороз, весною или осенью туман, а летом — срывающийся иногда злой, ураганный ветер.

Караби лежит на стыке восточного и южного побережий. Горы становятся мельче, но придвигаются ближе к морю. Долины делаются аскетичней, строже, суше. Место сосны, кипариса, платана, земляничника занимают туя, можжевельник, грабинник, держидерево и маленький порослевый дуб…»

* * *

Как тут было не вспомнить недавний разговор о «холмах цвета терракоты» и мои собственные рассуждения… Я ждал, что вот тетя Женя упомянет «киммерийские» пейзажи Богаевского и Волошина, и она упомянула о них…

Лиза, когда я опять поднял глаза, небрежно, как мне показалось, просматривала листки. Ожидала большего либо просто показалось скучновато?..