«Перед опыливанием виноградников, — писала тетя Женя, — необходимо примешивать в серный концентрат одну треть извести-пушонки. В период цветения следует применять только чистую серу… Особое внимание надо обращать на Мускаты, Педро-Хименес, Токайские и Каберне… Господи!
Сады и виноградники остались, но как же люди? Неужто и впрямь «аки обри»?..»
На этот раз Пастухов не задавался вопросами — о чем это и зачем. Только поразился стечению обстоятельств: нужно же было, чтобы, вернувшись от Василия, он раскрыл именно эту папку, чтобы именно она оказалась наверху!
Ответ же на возможные вопросы был на следующей странице, исписанной незнакомым, чужим почерком.
«Я была в то время помощником секретаря горкома ВКП(б). Секретарем был Татарин, а председателем горисполкома — Грек. Фамилии называть не буду, они достаточно в наших краях известны.
Грек был командиром, а Татарин — комиссаром партизанского соединения. В лесу я с ними почти не сталкивалась, сказывалась разница в положении: они — большие начальники, а я была заброшена в Крым вместе с группой других рядовых функционеров всего месяца за полтора до освобождения.
Замечу попутно, что в силу сложившихся обстоятельств эти полтора месяца стали для всех нас в горах очень трудными. Как-то мне пришлось прочитать, что Семнадцатая немецкая армия оказалась весной сорок четвертого года в Крыму в положении загнанного зверя. Охотники — Четвертый Украинский фронт и Отдельная Приморская армия — должны были вот-вот нанести ей смертельный удар, а покамест мы кидались на этого зверя, выдирали у него клочья шерсти. Естественно, и нам крепко доставалось. Но не о том сейчас речь.
После освобождения меня сделали помощником первого секретаря. Должность неприметная, но требующая весьма большой степени доверия.
Однажды меня пригласил к себе Начальник управления НКВД. Я ему понадобилась для лучшего осуществления операции…»
Кто же это такая? — подумал Пастухов. Судя по всему, с теткой у нее были достаточно доверительные отношения. Записка-то никому не адресована, значит, написана для нее, тети Жени…