Читаем Дождливое лето полностью

«Перед опыливанием виноградников, — писала тетя Женя, — необходимо примешивать в серный концентрат одну треть извести-пушонки. В период цветения следует применять только чистую серу… Особое внимание надо обращать на Мускаты, Педро-Хименес, Токайские и Каберне… Господи!

Сады и виноградники остались, но как же люди? Неужто и впрямь «аки обри»?..»

На этот раз Пастухов не задавался вопросами — о чем это и зачем. Только поразился стечению обстоятельств: нужно же было, чтобы, вернувшись от Василия, он раскрыл именно эту папку, чтобы именно она оказалась наверху!

Ответ же на возможные вопросы был на следующей странице, исписанной незнакомым, чужим почерком.

«Я была в то время помощником секретаря горкома ВКП(б). Секретарем был Татарин, а председателем горисполкома — Грек. Фамилии называть не буду, они достаточно в наших краях известны.

Грек был командиром, а Татарин — комиссаром партизанского соединения. В лесу я с ними почти не сталкивалась, сказывалась разница в положении: они — большие начальники, а я была заброшена в Крым вместе с группой других рядовых функционеров всего месяца за полтора до освобождения.

Замечу попутно, что в силу сложившихся обстоятельств эти полтора месяца стали для всех нас в горах очень трудными. Как-то мне пришлось прочитать, что Семнадцатая немецкая армия оказалась весной сорок четвертого года в Крыму в положении загнанного зверя. Охотники — Четвертый Украинский фронт и Отдельная Приморская армия — должны были вот-вот нанести ей смертельный удар, а покамест мы кидались на этого зверя, выдирали у него клочья шерсти. Естественно, и нам крепко доставалось. Но не о том сейчас речь.

После освобождения меня сделали помощником первого секретаря. Должность неприметная, но требующая весьма большой степени доверия.

Однажды меня пригласил к себе Начальник управления НКВД. Я ему понадобилась для лучшего осуществления операции…»

Кто же это такая? — подумал Пастухов. Судя по всему, с теткой у нее были достаточно доверительные отношения. Записка-то никому не адресована, значит, написана для нее, тети Жени…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман
Жестокий век
Жестокий век

Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Исторический роман «Жестокий век» – это красочное полотно жизни монголов в конце ХII – начале XIII века. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная вольная жизнь, где неразлучны смертельная опасность и удача… Войско гениального полководца и чудовища Чингисхана, подобно огнедышащей вулканической лаве, сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Желание Чингисхана, вершителя этого жесточайшего абсурда, стать единственным правителем Вселенной, толкало его к новым и новым кровавым завоевательным походам…

Исай Калистратович Калашников

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза