Дождливое лето

«Уже потом, размышляя и сопоставляя факты, — читал Пастухов дальше, — я вспомнила, что Грек — председатель исполкома — незадолго до того исчез, куда-то уехал. Это было, конечно, неспроста. Позже мне говорили, что он был предупрежден. Думаю, что кем-то вроде меня, узнавшем об операции. Вскоре он, кстати, вернулся в Крым. К грекам относились сравнительно либерально. Хотя последовательности, логики в этом не было. Многие греки были высланы, а тех из них, кто участвовал в подполье, тот же Начальник запретил вносить в списки подпольщиков и партизан. Вообще по нашему городу из этих списков велено было вычеркнуть всех высланных, будто их никогда здесь и не было.

Предполагалось провести объединенное заседание бюро горкома и райкома партии. На нем должны были присутствовать люди Начальника, и моей задачей было рассадить их среди татар, составлявших часть членов бюро, наилучшим образом.

О повестке дня заседания было сказано: выселение проституток из города.

Итак, я знала об операции, о ее истинном содержании и даже улавливала усмешливый подтекст в том, как сформулирована повестка дня. Чувствовала себя гадко. Во-первых, потому что относилась к самому Татарину, своему непосредственному начальнику, уважительно. А во-вторых, видела, хотя и не решалась самой себе в этом признаться, в происходящем обман, фарс, неприличие. С трудом верилось, что это делается по личному, как говорил Начальник, приказу товарища Сталина. Допустимо ли партийной этикой, нашими нормами скрывать, держать в тайне от первого секретаря, первого человека города, то, что в городе должно произойти? Дальше этого мои сомнения в то время не шли, но и этого было достаточно. Я привыкла и хотела считать себя честной партийкой».

Тут Пастухов невольно усмехнулся.