Дождливое лето

Сказать правду не решился и понес какую-то чепуху: о том, как кассирша в универсаме навязала ему, Пастухову, лотерейный билет, и, проверяя его по таблице, он, Пастухов, обнаружил, что организаторы наших денежно-вещевых лотерей не иначе как завзятые театралы — чем еще объяснить, что едва ли не самый распространенный выигрыш в этих лотереях — театральный бинокль?.. Лиза в его объяснении ничего, похоже, не поняла и только посмотрела недоверчиво, пожала плечами.

«Голубок и горлица…» Хотелось бы знать, что копошится сейчас в головке у этой горлицы? Выглядела спокойно и даже бесстрастно.

Поставили палатку, разобрали вещи, разожгли костер. Простая походная еда показалась удивительно вкусной. А потом Пастухов заварил в котелке чай…

День все еще длился. И к концу своему отнюдь не поблек (золота даже прибавилось), а только становился все мягче, спокойнее, будто кто-то полегоньку укорачивал в светильнике фитиль. Закат был бы красочнее, эффектнее, если бы солнце садилось в море, но здесь оно уходило за горы, за выдававшийся уступом массив Караби.

Все было так зыбко, так хрупко… Почти немыслимая, невообразимая тишина настала вокруг. Еле слышное потрескивание, шипение выгоравшего костра не нарушало, а только оттеняло эту тишину, как не тревожит, а лишь умиротворяет родителей лепет младенца в колыбели.

Казалось, что неосторожное слово может все разрушить. Воистину все. Не только этот покой, но и нечто возникшее и упрямо нараставшее в отношениях этих двоих — Пастухова и его Дамы Треф. Но этого боялся, как видно, один Пастухов, потому что Лиза спросила:

— О чем же мы будем молчать?

Прозвучало резковато (хотя, может, и без умысла), не нужно бы так, но ей — можно.

— Я думал об этом мальчике — моем тезке, о Саше.

— У вас нелюбовь с первого взгляда?

Опять нарочитость, и снова он обошел, как бы не заметил ее:

— Похоже на то. У нас с ним был нелепый разговор. Каждый доказывал что-то свое, был и прав и неправ, а в результате…

— Как с Василием?

— Василий — правдоискатель в житейских делах, а этот терзается в поисках гармонии.

— Но это же прекрасно, — сказала Лиза полувопрошающе.

— Прекрасно, когда нет раздраженности.

— А можно терзаться, не раздражаясь?

— Но раздражение плохой помощник в поисках гармонии.

— А может, все проще, и вы ревнуете Зою к нему?

— Это в каком смысле?

— Друзья тоже бывают ревнивы.

Пастухов рассмеялся:

— Может, и так.

Все это не настолько занимало его, чтобы возражать или спорить.

Между тем порядком смерклось, и сразу посвежело.

— Хотите умыться перед сном?

— Если составите компанию. Одна я боюсь темноты.

Сказала просто, без жеманства, но Пастухов почему-то такому признанию удивился.

Источник был ниже по тропе. В сгустившейся под деревьями темени его не было видно, но еще издали явственно послышалось бормотание, бульканье воды, днем не привлекавшее внимания. Можно было подумать, что темнота усиливает звуки или что этот ключ сродни тем существам, которые оживляются с наступлением ночи.

Пастухов попробовал было подсвечивать дорогу фонариком, но Лиза попросила:

— Не надо.

— Темно же.

— У меня такое чувство, будто свет привлекает внимание…

— Чье? — хмыкнув, сказал Пастухов и добавил успокаивающе: — Не фантазируйте.

На обратном пути она попросила:

— Дайте руку. Ничего не вижу.

Сказала спокойно, но прохладная от родниковой воды рука слегка дрожала.

Пастухов остановился и легонько привлек Лизу к себе. Она не противилась, но и не сделала сама никакого ответного движения. Это и сковало. Неудержимо хотелось крепче прижать ее к себе, обнять или хотя бы погладить по голове, но отвратительна была сама мысль, что вот-де дождался наконец своего, воспользовался минутной слабостью и беззащитностью женщины.

Продолжалось это считанные мгновения. Ни слова не говоря, Пастухов медленно повел ее за руку дальше.

Пройдет совсем немного, и он будет вспоминать эти мгновения как щемяще-сладостные. А тогда шел, томясь, проклиная и свой порыв, которому поддался, и проявленную при этом робость. Наклонись он к ней, отыщи губами губы, и все мучительное, необходимое было бы без слов сказано. Губы или, черт бы их побрал, уста — мягкие, расслабленные либо упрямо сжатые — сами по себе так красноречивы, даже когда их сковывает, выражаясь изящным стилем, немота…

То ли угадывая его состояние, то ли просто разряжая молчание, Лиза сказала:

— Вы ведете меня как овцу…

Ему послышался в этом смешок. Ответил:

— Фамилия такая…

Костер, когда вернулись к нему, окончательно притих, и только время от времени порыв зарождавшегося уже ночного бриза вызывал в нем словно бы судорогу.

Надо было взять себя в руки, отринуть вздорные мысли, не позволить себе показаться смешным…

— Лезайте, устраивайтесь, — сказал ей. Палатка была мала, вдвоем они только мешали бы друг другу. Добавил: — Возьмите себе спальный мешок.

Сам присел у костра. Стало холодно. К утру наверняка выпадет роса. Пастухов всегда удивлялся: откуда она берется при такой суши?

В палатку хотел залезть, когда Лиза окончательно устроится, но она позвала его почти сразу.

— Эй! Идите сюда, — сказала громким шепотом.

— Что случилось?