Дракон должен умереть. Книга III

— Но очень хорошо, что ты поднял эту тему, — продолжила она тихо, — потому что именно об этом я и хотела с тобой поговорить.

Генри сделал над собой усилие, чтобы не поморщиться.

— По правде говоря, я должна перед тобой извиниться, — медленно начала она.

— Потому что теперь ты хочешь снова выйти замуж? — спросил он сухо.

Джоан кивнула, но ее лицо было непроницаемым.

— Я не спрашивала тебя раньше, считаешь ли ты наш брак действительным или нет. Но до недавнего времени у меня не было повода об этом спрашивать.

«Ну да, — подумал Генри мрачно. — Совсем никакого повода».

В голове кружилось множество мыслей, и он никак не мог ухватиться за правильную, сказать то, что действительно думал и чувствовал. Слова сами наворачивались на губы, и тут же исчезали куда-то. Он повернулся к полке с посудой, висевшей на стене, взял чашку, налил из стоявшего на печке чайника еще теплой воды, и наконец сказал, не оборачиваясь к Джоан:

— Ничего не было. Ничего не считается. Ты можешь делать все, что хочешь.

Повисла тишина.

— Хорошо, — наконец ответила Джоан. И немного погодя добавила, слегка изменившимся голосом: — Спасибо за честность.

Генри кивнул, все еще глядя на стену прямо перед собой. Он слышал, как скрипнула входная дверь и как она захлопнулась обратно.

Генри прикрыл глаза, сжал зубы — а затем с силой стукнулся лбом о полку с посудой. Миски и кружки подпрыгнули и посыпались на столешницу и пол, разбиваясь на множество глиняных осколков.

— Генри?..

Он резко обернулся. Она все еще стояла у двери, держась за ручку, и смотрелаа на него широко раскрытыми глазами.

— Ты же ушла, — пробормотал он.

— Еще нет.

Он должен был сказать что-то еще, придумать что-нибудь, что помогло бы замаскировать рассыпанные вокруг черепки — но он вдруг почувствовал, что чудовищно устал — говорить, думать, чувствовать. Возможно, если бы он что-нибудь сказал, она могла бы в очередной раз не понять его или не услышать — но он просто молчал.

Дождь на улице лил с монотонной неотвратимостью.

Генри неуверенно подошел к Джоан — еще не понимая, почему она осталась, почему из ее голоса исчез металл — почему она больше не выглядит, как королева. Медленно поднял руки и взял ее лицо в свои ладони.

— Ты действительно выходишь замуж? — спросил он тихо.

Его руки не позволяли солгать.

— Я никому ничего не обещала, — ответила она.

Он слегка улыбнулся, затем наклонил голову и прикоснулся лбом к ее лбу.

— Я соврал, — сказал он просто. — Я не думаю, что это было не в счет.

— Я уже поняла, — пробормотала она, глядя в пол.

— Джо, — позвал Генри, чуть отстранившись, и она невольно вскинула голову. Его лицо было очень близко — внимательное и сосредоточенное. — Знаешь, какого цвета у тебя сейчас глаза?

Она тут же замерла.

— Какого?

— Зеленого.

Она не успела ничего сказать — потому что он наклонился и поцеловал ее, легко и нежно. Затем снова посмотрел ей в глаза.

— А сейчас? — выдохнула она.

— Зеленого.

Он поцеловал ее еще раз, теперь настойчивее, проведя рукой по шее, плечу, спине.

— Сейчас?.. — прошептала она, когда он опять отстранился. Его глаза были так близко, что она могла различить каждую темно-серую прожилку, тянущуюся от черного ободка к зрачку.

— Зеленого.

Теперь уже она подалась вперед, и его руки прижимали ее все сильнее — ведь, в конце концов, не имело значения, какого цвета глаза, если они были закрыты.

Лучина догорела и погасла. Но этого уже никто не заметил.

Джоан не знала, не могла знать, насколько Генри старался быть осторожным. Какого труда ему стоило сдерживать, останавливать себя — чтобы не напугать ее, не смутить, не причинить боль. Каждым движением он пытался убедить ее, что она не одна. И никогда больше не будет одна. Все, что он до сих пор так и не решился сказать, он говорил собой, руками, губами, всем телом — а она верила ему, потому что ей мучительно хотелось в это поверить.

А потом, неожиданно, она поняла, что не нужно верить — потому что это действительно так, всегда было — и всегда будет. И кристальная чистота этого знания поразила ее с такой силой, выстрелила внутри и отозвалась в переносице, разливаясь под веками миллионом ярких искр, что она крикнула — он почувствовал головокружение и увидел те же искры, только превращающиеся в невероятно яркие миры, и тогда он снова прижался ртом к ее губам, впуская ее крик в себя и сжимая ее как можно крепче...

Миры вспыхнули — и исчезли, оставляя после себя нестерпимо нежное перламутровое сияние, которое опустилось на них и впиталось в разгоряченную кожу.

Струя, бившая из желоба на крыше, гулко журчала за стеной, разбиваясь о землю тысячей брызг.

— Желтые, Генри, — прерывисто выдохнула она ему на ухо. — Я точно знаю, что они сейчас желтые.

Он усмехнулся и поцеловал ее в шею — туда, где была родинка.

— Вообще-то... — заметил он — как ей показалось, почти весело. — Вообще-то, они с самого начала были такими.

***