Дракон мелового периода

Саша позвал еще раз, удивленно поднял брови и ушел в глубину мастерской, где виднелась еще одна дверь. Я принялась рассматривать экспозицию.

Прямо напротив входа висел большой рисунок. На нем был изображен хоровод каких-то премерзких карликов, которые в пляске двигались навстречу друг другу. Встретившись, они превращались в одно существо, из которого в обе стороны снова начинал вылезать хоровод. Я присмотрелась и радостно захохотала:

— О, в точности, как я предсказывала, — танцы уродов при полной луне!

— Вау! — почтительно понижая голос, воскликнула за моей спиной Эзергиль. — Это же Эшер!

— Какой еще Эшер? — буркнула я. Это имя почему-то вызывало у меня исключительно неприятные ассоциации.

— Эшер — один из величайших художников нашего столетия, — раздался голос из дальнего конца мастерской. Я увидела, что к нам направляется спортивного телосложения дед в джинсах и футболке с надписью «Принстон». Его надменное лицо с резкими морщинами, ястребиным носом и не по возрасту яркими темно-синими глазами было мне определенно знакомо. В руках дед держал картину в раме. За ним шел Саша, который нес целую стопку рисунков.

— Как же так, девушки, — произнес дед, окидывая нас с Эзергилью острым взглядом. — Пришли на выставку, а Эшера не знаете?

— Но ведь это же не подлинники? — спросила Эзергиль.

— Разумеется, — сухо рассмеялся дед. — Это отличные репродукции. Нам их делали на заказ в Германии. Я считаю, что для учеников нашего училища не знать Эшера — это просто позор.

— Они не из нашего училища, — вмешался Саша. — Я вам о них говорил по телефону. Геля и Эзергиль. Девчонки, это мой куратор Андрей Михайлович Савицкий.

— Счастливы с вами познакомиться, — кокетливо сказала Эзергиль.

Я же стояла столбом, внимательно рассматривая танцы карликов, чтобы не выдать своих эмоций даже взглядом. Да, это был именно он — тот самый дед, которого я видела здесь прошлой зимой, который покупал книги у Джефа в «Скептике» и который в разговоре с Хохландом намеревался засадить творца живой материи в подвалы академии. Первым моим порывом было немедленно удрать. К счастью, я вовремя вспомнила о том, что Савицкий никогда меня не видел и ничего обо мне не знает.

Между тем Савицкий продолжал нас рассматривать. Вернее, Эзергиль. Меня он удостоил лишь мимолетным взглядом.

— Мне кажется, я вас уже видел, — сказал он Эзергили, любезно улыбаясь. — Могу поклясться, что вы имеете отношение к Искусству.

— Вы не ошиблись, — ослепительно улыбнулась Эзергиль в ответ. — Самое прямое.

— Саша сказал мне сегодня странную фразу, которую я не совсем понял… Вам нужна информация… об одном из моих коллег?

— Я же говорил — о Хохланде, — подсказал Саша.

— Информация какого рода?

— Да это не Эзергили, а мне, — решила встрять я. — Дело в том, что меня направили учиться к Хохланду, а он…

Савицкий навел на меня свои синие глазищи, и следующие несколько секунд я чувствовала себя крайне неуютно.

— Для студентки вы слишком молоды, — заметил он.

— Я учусь в мастерской реальности на улице Савушкина, — пояснила я. — Третий год обучения. Хохланд, он… ну, типа, мой куратор.

Савицкий посмотрел на меня вдвое пристальнее, чем прежде.

— Как интересно, — пробормотал он. — Впервые слышу, чтобы Леопольдыч брался кого-то курировать, тем более не из академии.

— Его уговорила моя учительница, — я назвала фамилию Антонины.

— А, конкуренты, — протянул Савицкий. — Слышал, слышал. Это отчасти проясняет ситуацию с кураторством. Но в таком случае, как понять ваш приход сюда?

— Она не хочет учиться у этого Хохланда, — встрял Саша. — Она ему не доверяет.

— И хочет узнать о нем как можно больше, — добавила Эзергиль. — Согласитесь, нет ничего хуже для юной одаренной мастерицы, чем угодить в лапы к безнравственному негодяю, который будет использовать ее талант в своих низменных интересах. Хохланд не произвел на нее впечатления благородного и порядочного человека. В отличие от вас, — неожиданно добавила она, стрельнув в деда глазами.

Савицкий смущенно кашлянул и нахмурил брови, изображая раздумье. Трудно сказать, купился ли он на дубовый комплимент Эзергили, однако на улицу нас не выставил, а предложил выпить чайку и побеседовать более детально.

За дверью в дальнем конце мастерской оказалась небольшая аудитория с партами, рассчитанная человек на десять. Савицкий попросил, чтобы мы подтащили стулья к учительскому столу, включил электрический чайник, который немедленно зашумел, и послал Сашу на остановку за чем-нибудь к чаю. Саша ушел демонстративно неохотно. Я было шагнула к двери сама, но Эзергиль поймала меня за рукав, возвращая на место.

— Итак, — начал Савицкий, заваривая чай, — прежде всего, уважаемая Геля, ответьте мне на один вопрос. В чем истинная причина вашего недоверия к Хохланду?

Я замялась. Вообще-то исповедь в мои планы не входила.

— Деточка, — довольно язвительно добавил Савиций, заметив мои колебания, — если вы приготовились сочинять, то напрасно теряете время. Вам известно, что я мастер иллюзий? Если услышу хоть слово лжи, считайте, что наш разговор окончен.