Дракон-убийца: Сборник

— До сих пор задаю себе вопрос, прав ли Марш, признавая новое рукописное завещание действительным?

— Ты же сам говорил, что он хорошо знает свое дело,— ответил инспектор.— Поэтому с его мнением приходится считаться. Но какое же миллионное завещание без яростной борьбы? Вся троица наверняка найдет жадных до денег адвокатов, которые постараются растянуть дело на многие годы, чтобы заработать побольше.

Эллери пожал плечами.

— Наверняка и Марш, и другие адвокатские фирмы, работавшие на Джонни, достаточно влиятельны и сильны. Ну, будем мы исходить из того, что рукописное завещание исключает все предшествующие. В таком случае убийство действительно совершено напрасно. В ито-ге-то все достается Лесли Карпентеру.

— Ты можешь себе представить, что сейчас чувствуют три жадные бабы? И в первую очередь та, которая проломила череп Джонни Бенедикту?.. Я что-то не так сказал, сынок?

Эллери остановившимся взглядом смотрел куда-то вдаль.

— Ты словно в облаках витаешь...

— Меня все время что-то беспокоит с тех пор, как мы побывали в комнате Джонни.

— Что именно?

— Сам не знаю. Какое-то странное чувство... Будто мы чего-то не заметили.

— О чем ты?

Эллери затормозил и выключил мотор.

— Если бы я мог ответить на этот вопрос, отец, я бы не витал в облаках, как ты выразился. Да, можешь считать, что наш отпуск закончился.

Лесли приехал в понедельник днем. Вернее, не приехал, а приехала, ибо из такси вышла женщина.

— Я никак не мог подумать,— сказал Марш Квинам,— что вы станете представлять Лесли мужчиной. Джонни познакомил меня с ней, когда она только-только выросла из детских ботиночек. Как жизнь, Лес?

Она повернулась к Маршу с приветливой улыбкой. На несколько лет моложе Бенедикта, она отличалась от своего усопшего родственника не только полом, но и многим другим. В то время как Бенедикт вырос в роскоши, Лесли всю жизнь вынуждена была за себя бороться.

— Мою мать — сестру отца Джонни — дед выбросил на улицу, лишив наследства, как в старых викторианских романах. Судя по всему, она была мятущейся личностью и богатство совершенно не ценила. Но самое неприятное заключалось в том, что мать позволила себе влюбиться в человека, не имеющего ни денег, ни общественного положения.— Уголки рта Лесли дрогнули.— Бедный дедушка, он не смог ее понять, а моего отца назвал охотником за приданым. Это отец-то — охотник! Да он любил деньги еще меньше, чем мать их любила.

— Вы живописно рисуете портреты своих родителей,— заметил Эллери с улыбкой.

— Спасибо, сэр. Папа работал учителем в сельской школе за какие-то гроши. Человеком он был рассеянным, терпел постоянные нападки со стороны начальства, считавшего коммунистом любого, кто прочел больше двух книг. Он умер в сорок один год от рака. У мамы было больное сердце... Если мои слова напоминают вам обличительную речь, то я здесь не виновата. Все было действительно так... Чтобы содержать семью, мне пришлось бросить школу. Только после смерти матери я вернулась обратно в колледж и сдала экзамены. С тех пор работаю в области воспитания и благотворительности.

Наверное, Джонни считал, что мою мать выгнали из семьи несправедливо и что отец его также несправедливо унаследовал все дедовские деньги. Бедняга Джонни! Он часто навещал нас и предлагал самые разные суммы. Но ни папа, ни мама никогда у него ничего не брали. Я была не так горда, чтобы отказаться от поддержки Джонни,— ведь мне предстояло вернуться в колледж и с долгами рассчитаться. Скорее всего, Джонни такими поступками просто оправдывал себя в собственных глазах. Считал, что творит хоть какое-то добро с помощью своих денег. Если это и меня в какой-то степени оправдывает — тоже хорошо.— И маленький подбородок Лесли приподнялся на пару дюймов.

Пытаясь подавить улыбку, инспектор Квин спросил:

— Мисс Карпентер, а не говорил ли мистер Бенедикт, что собирается сделать вас своей главной наследницей?

— Нет, ни разу. Я даже и о безделице какой-нибудь мечтать не смела, например о часах. Мы же были с ним, что называется, на тропе войны, всегда расходились в мнениях по политическим и общественным вопросам. Помнишь, Эл? Подтверди, что я никогда не тянула с Джонни за одну веревку.

— Все верно, Лес,— сказал Марш,— но, тем не менее, ты ему очень нравилась. Больше, чем кто-то другой. Возможно, он даже был влюблен в тебя.

— О, перестань, Эл! Я же мешала ему, словно рыбная кость, застрявшая в горле. Я была единственным человеком, у которого доставало мужества называть Джона Леверинга Бенедикта Третьего прямо в лицо бесполезным для общества, боящимся работы и проводящим свою жизнь в бесцельных развлечениях паразитом. Ведь он со своими деньгами мог совершить столько добрых дел!

— Ты не совсем справедлива к нему, Лес,— бросил Марш.— Разве последний его поступок — дело не доброе?

Лесли Карпентер взглянула на него удивленно.

— О, да... поверишь ли, я совершенно о нем забыла... Значит, все правда? И я могу теперь осуществить планы, о которых прежде только мечтала?