И без того весь мозг выела мне, по чайной ложке вытащила.
Целую, долго и жадно, вылизываю ее, упиваясь вкусом и с каким-то непонятным, диким восторгом ощущая, что она — еще круче, чем в помнил в прошлый раз. Что она — еще слаще! Еще острее! Это же… Это же сколько кайфа будет…
Понимание, что мы в самом начале, что впереди вагон всего интересного, такого, о чем я, может, даже и не представлял в своих ежедневных дрочильных мечтаниях, будоражит кровь предвкушением кайфа. А оно, как известно, иногда гораздо круче самого кайфа.
Тонкие ножки, судорожно сжатые вокруг моих бедер, рывок, не отрывая взгляда от ее безумных удивленно распахнутых глаз… Тихий, сладкий-сладкий стон и невольное движение навстречу.
И я умираю. Просто умираю от удовольствия.
Он горячей, жадной потребности испробовать ее до конца, долго, долго, долго, словно деликатес, который тянешь изо всех сил, чтоб насладиться по полной.
— Ах… — она не выдерживает моего дикого взгляда, отворачивается, жалобно сомкнув пухлые губки, и я тут же использую предоставленную мне возможность: жарко впиваюсь в покорно подставленную шею, кусаю мочку уха и дышу, дышу, дышу ее возбуждающим запахом, таким невинным и таким порочным одновременно.
Выхожу и врезаюсь опять во влажную глубину, выбивая еще одно тихое “ах”. И еще. И еще. И каждый раз — невероятно это звучит для меня, заводяще до безумия.
— Дракош… Малышка… — я настолько схожу с ума, что даже нежничать начинаю, целую ее, облизываю везде, где достаю, упиваясь вкусом кожи, и двигаюсь, неторопливо, но сильно, с оттяжкой. Очень уж это ее ”ах” на каждый толчок заводит. И бормочу что-то невразумительное, но сто процентов восхищенное.
Валя только извивается подо мной, двигаясь навстречу, несильно, но вполне определенно и понятно даже мне, тупарю бесчувственному: ей нравится то, что происходит. Нравится то, что я с ней делаю.
Осознание наполняет меня диким, каким-то атавистическим ликованием, и тянет ускориться.
Я не сопротивляюсь этому желанию.
Сжимаю ее крепче, протискивая руку за голову, утыкаюсь носом в сладко пахнущий висок и двигаюсь все жестче и грубее, уже не сдерживая внутреннего зверя. И без того долго сдерживал!
Задолбался!
Валя слабо отвечает, скользит по моей мокрой спине ладошками, несмело лаская, словно боясь, что опять накричу, что-то плохое сделаю.
И мне ее робкие попытки прикосновений дико по кайфу. Мне хочется, чтоб она ластилась ко мне, словно кошечка. Она и есть сейчас мягкая и сладкая кошечка для меня, нежная и податливая.
И вся моя. Полностью моя.
Хочу видеть ее лицо, отстраняюсь, сажусь на колени и жестко натягиваю ее на себя. Смотрю то в ее широко распахнутые глаза, то на свой член, безостановочно скользящий вперед и назад в нее.
Валя беспомощно раскидывает руки, стремясь ухватить покрывало, смотрит на меня так жалобно и невинно, словно она — жертва сейчас, а не полноправная участница событий.
И мне это выражение ее лица тоже по кайфу!
Меня еще больше торкает!
Выхожу, рывком переворачиваю на живот, Валя вскрикивает пораженно, но я уже наваливаюсь сверху, прижимаю руку к животику, раскрывая для себя, толкаюсь внутрь и одновременно жарко целую плечи, едва сдерживаясь, чтоб зубы в шею не вонзить.
Нам жарко, скользко, офигенно!
Я полностью прижимаю ее к кровати, не позволяя ни двинуться, ни вздохнуть лишний раз.
И мне нравится ее беспомощность, ее слабость!
Это мне нужно! Так не хватало! Так хотелось!
Жажда полностью ее подчинить, показать, чья она теперь, туманит мозг, и я уже не соображаю, где я, а где тупой доисторический мудак, который трахает свою, добытую в бою, самку.
Ускоряюсь, ощущая ответный трепет ее тела.
— Кончишь, малыш? Да? Да?
— Да, да-да-да… Боже-боже-боже-е-е-е… — частит Дракоша, сокращаясь и выгибаясь подо мной.
И меня в тот же момент бросает за грань.
Сжимаю зубы на ее шее, двигаясь все сильнее и жаднее, насыщаясь чисто по-звериному. И кончаю так же, словно животное, помечая свою самку везде.
Чтоб мной пахла!
Только мной!
И минут пять после этого не могу прийти в себя, дышу тяжело, лениво и медленно вылизывая место укуса…
Охрененно…
Дракоша тоже затихает, словно мышка. Только сердце ее стучит мелко и часто.
Наконец, я привстаю, откатываюсь на бок, позволяя порядком помятой девочке выползти из-под меня.
Мне хорошо. Настолько, что шевелиться сил нет. И желания.
— Что-то… Что-то… Жорика не слышно… — шепчет Драконяша, садясь на кровати и смущенно пытясь поправить измятое мною платье.
Нереально гоярчо выглядит. Словно жертва насилия… Ка-а-айф. И чего это я думал, что сил нет? Все есть! Такая девочка в кровати…
Еще хочу.
Выбрасываю руку и ловлю ее за подол платья. Тяну к себе.
Драконяша не понимает сначала, что такое, упирается. В глазах шок и неверие. Губки складываются в удивленное “О”:
— Еще?… Но…
Подминаю ее под себя, смотрю в бесконечно удивленные глаза. Протеста нет. Только недоверчивое изумление.
— Платье снимешь, малыш? Давай.
— Но… Мы же только что… И надо проверить, как там Жорик…
— Похер на Жорика, надеюсь, разорвало его там от напряга.
— Но…
— Снимай платье, Дракош. Снимай.
Глава 26