Дракула

Я взглянул на Арчи: на лице его была написана не просто мука – это было глубочайшее отчаяние.

– Вчера я пришел сюда до заката; именно в тот момент, когда солнце садится, нежить «просыпается». Однако в эту ночь Люси не ожила, так как я принял кое-какие меры. Нежить не выносит чеснока и некоторых других средств… Позже я вам обо всем расскажу. Сегодня, прежде чем вести вас сюда, господа, я все убрал. Поэтому мы и нашли гроб пустым, ведь мисс Люси немедленно «ожила»… Если мы спрячемся на кладбище, то увидим еще более странные вещи. Давайте же выйдем отсюда…

Боже, как чист был ночной воздух после сырой духоты склепа!

Ван Хельсинг плотно прикрыл дверь и, не гася фонаря, принялся вокруг нее священнодействовать. Извлек из саквояжа цветы чеснока, которыми натер замок, щели, затем повесил на косяк большое серебряное распятие. Мы стояли, наблюдая за его усилиями.

– Я закрываю вход в могилу, чтобы нежить не могла туда проникнуть. – Ван Хельсинг обернулся к нам. – Теперь укройтесь за деревьями…

Мы заняли указанные места, расположившись так, чтобы нас никто не обнаружил. Наступило продолжительное молчание, и вдруг в тишине мы, холодея, услышали пронзительный детский плач. Профессор негромко окликнул нас, указывая на тропинку среди темных надгробий.

Там показалась белая женская фигура, она медленно приближалась, но лица женщины пока видно не было. Ван Хельсинг жестом остановил нас; вскоре все мы смогли отчетливо ее разглядеть в свете пробивавшейся сквозь облака луны.

Дрожь пробежала у меня по телу, раздался хриплый возглас Артура, когда в женщине мы узнали… Люси Вестенра! Но до чего она изменилась! Люси была похожа на изваяние: гладкая белая маска вместо лица, дьявольская усмешка, губы измазаны в крови, капавшей прямо на землю. Нам стало жутко. Профессор сбоку шагнул к ней, подняв фонарь над головой, а мы вслед за ним. При трепетном освещении я заметил, что даже железные нервы ван Хельсинга готовы ему изменить. Квинси тяжело дышал за моей спиной, Арчи, дрожа всем телом, стоял рядом, и если бы я не поддержал его под локоть, он бы наверняка рухнул.

Наткнувшись на препятствие, Люси – или то, что казалось ею, – застыла, чуть отступила и окинула нас незрячим взглядом. Глаза ее остановились на Артуре. Лицо исказил сладострастный оскал, она поманила его исхудавшей рукой и низким, гортанным, совершенно незнакомым нам голосом проговорила:

– Иди ко мне, милый Артур! Я – жена твоя, мои объятья ждут тебя…

Арчи отшатнулся, но затем, словно в трансе, потянулся к Люси. В ее голосе звучала какая-то сатанинская сладость, заворожившая не только его. Лишь профессор не поддался чарам – он бросился вперед, держа перед собой нательный золотой крест. Люси отпрянула и с искаженным, полным адской злобы лицом бросилась ко входу в склеп.

В нескольких шагах от него она остановилась, точно ее удержала некая непреодолимая сила. В это время раздался плач ребенка, на этот раз одинокий и жалобный, и она обернулась к нам… Мне еще не приходилось видеть такого холодного и надменного выражения лица у женщины и слышать такой торжествующий хохот. Она продолжала стоять между поднятым крестом и дверью в склеп.

Артур прошептал:

– Я больше не могу… Этот кошмар должен когда-нибудь кончиться…

Внезапно его колени подкосились; Квинси и я одновременно бросились к нему и подхватили под руки. Мы слышали, как ван Хельсинг подошел к склепу, очистил вход в него от своих снадобий, а затем убрал распятие. Я не сводил глаз с двери и был поражен, когда Люси или чудовище в ее обличье проскользнуло в щель, сквозь которую едва ли можно было просунуть лезвие ножа. Чувство облегчения охватило меня, когда профессор снова запер склеп и повесил распятие на двери.

– До завтрашнего дня нам здесь делать нечего, – проговорил он. – Сейчас надо первым делом отыскать ребенка. Несмотря на раны, с ним все будет в порядке… Бог даст, уже завтра мы с ней покончим.

Продолжение

Днем мы втроем – Артур, Квинси Моррис и я, отправились в номер ван Хельсинга.

Все мы, по странному совпадению, оделись в черные костюмы. В половине второго мы были уже на кладбище и, дождавшись, пока оно не опустеет, осторожно направились к склепу; на этот раз профессор вместо саквояжа взял с собой объемистый кожаный чемодан. Мы вошли внутрь, он зажег фонарь, поднял крышку, и Люси предстала перед нашими глазами.

У меня не осталось ни капли любви к ней, лишь отвращение к тому, что приняло ее образ, изгнав душу девушки. Даже лицо Артура приобрело жесткое выражение, когда он на нее взглянул.

Перед нами лежала прежняя Люси Вестенра – и все же не она. Острые зубы со следами засохшей крови как бы раздвигали ее искривленные сатанинской усмешкой припухшие губы, свинцовые тени под сомкнутыми веками, запавшие щеки… Профессор тем временем начал вынимать из чемодана различные предметы и раскладывать их в порядке, только ему одному известном. Сначала он вынул молитвенник и две восковые свечи. Затем пилу, тяжелый молот и круглый деревянный кол, толщиной в три дюйма и около трех футов длиной, с одного конца обожженный и заостренный.