Драма девяносто третьего года. Часть вторая

И в самом деле, если приспешники австрийского деспота вторглись на какое-то время в наши пределы и совершили там зверства, примера которым не найти в истории варварских народов; если наши порты, наши лагеря, наши города были изменнически переданы неприятелю или сданы, то разве не очевидно, что все это итог козней, которые составлялись во дворце Тюильри и подстрекательницей и средоточием которых являлась Антуанетта Австрийская? Так что, граждане присяжные, все эти политические события образуют массу доказательств, уличающих Антуанетту.

Что же касается показаний, полученных в ходе предварительного следствия и во время нынешнего судебного разбирательства, то их итогом являются некоторые факты, являющиеся прямым доказательством главного обвинения, выдвинутого против вдовы Капет.

Все прочие подробности, годные для изучения истории Революции и суда над какими-нибудь знаменитыми личностями и нечестными государственными чиновниками, отступают перед обвинением в государственной измене, которое тяжким бременем лежит на Антуанетте Австрийской, вдове бывшего короля.

Следует принять во внимание одно общее замечание: обвиняемая созналась в том, что она пользовалась доверием Людовика Капета.

Кроме того, из показаний Валазе следует, что с Антуанеттой советовались обо всех политических делах, ибо бывший король хотел, чтобы с ней посоветовались по какому-то определенному плану, цель которого свидетель не мог или не захотел назвать.

Одна из свидетельниц, ясность и простодушие показаний которой обращают на себя внимание, заявила вам, что бывший герцог де Куаньи сказал ей в тысяча семьсот восемьдесят восьмом году, что Антуанетта передала своему брату двести миллионов, чтобы помочь ему продолжать войну, которую он тогда вел.

Уже после Революции бон на шестьдесят или восемьдесят тысяч ливров, завизированный Антуанеттой и выписанный на Септёя, был выдан госпоже Полиньяк, находившейся в то время в эмиграции, и Лапорт в своем письме Септёю посоветовал ему не оставлять ни малейших следов этого дара.

Лекуантр, депутат из Версаля, сообщил вам как очевидец, что начиная с тысяча семьсот семьдесят девятого года при дворе были израсходованы огромные суммы на устройство празднеств, богиней которых всегда становилась Мария Антуанетта.

Первого октября тысяча семьсот восемьдесят девятого года состоялся банкет, хотя скорее следует назвать его оргией, устроенный совместно телохранителями и офицерами Фландрского полка, который был призван в Версаль двором, чтобы послужить его замыслам. Антуанетта появилась там вместе с бывшим королем и дофином, которого она водила вокруг столов; сотрапезники кричали: «Да здравствует король! Да здравствует королева! Да здравствует дофин! К дьяволу нацию!» Итогом этой оргии явилось то, что все начали топтать ногами трехцветные кокарды и цеплять на себя белую кокарду.

В первых числах октября тот же свидетель пришел во дворец и увидел, что женщины, состоявшие на службе у королевы, раздают в галерее белые кокарды, говоря каждому из тех, кто имел низость их получить: «Хорошенько храните их!», а эти рабы, опустившись на колено, целовали постыдный знак, которому предстояло окраситься кровью народа.

В начале поездки, известной под названием поездки в Варенн, именно обвиняемая, по ее собственному признанию, открыла двери, чтобы выйти из дворца, именно она вывела оттуда свою семью.

Когда по возвращении из этой поездки Антуанетта выходила из кареты, все отчетливо видели по выражению ее лица и по ее жестам, что она жаждет мести.

Десятого августа, в тот день, когда швейцарцы осмелились стрелять в народ, под кроватью Антуанетты видели пустые и полные бутылки. Другой свидетель заявил, что ему известно о том, что в дни, предшествовавшие десятому августа, швейцарцев потчевали, если воспользоваться выражением свидетеля, а он в то время жил во дворце.

Несколько швейцарцев, умиравших в тот день от полученных ранений, говорили, что получили деньги от какой-то женщины, а несколько человек удостоверили, что во время суда над д'Аффри было установлено, что десятого августа Антуанетта спрашивала у него, может ли он ручаться за своих швейцарцев. «Можем ли мы, — писала она д'Аффри, — рассчитывать на ваших швейцарцев? Сохранят они самообладание, когда это понадобится?» Один из свидетелей удостоверил вам, что читал это письмо и помнит эти выражения.

Лица, которые по долгу службы часто посещали Тампль, осуществляя надзор за узниками, всегда замечали у Антуанетты настроение мятежа против верховной власти народа. Они изъяли у нее листок с изображением сердца, а это изображение является условным знаком, имевшимся почти у всех контрреволюционеров, которых смогла настичь месть нации.

После смерти тирана Антуанетта соблюдала в Тампле по отношению к своему сыну весь этикет прежнего двора. К сыну Калета относились как к королю. Во всех частностях семейной жизни он обладал старшинством над матерью. За столом он держался высокомерно, и ему подавали первому.