Драма в кукольном доме

Наталья Дмитриевна с грозовым лицом заглянула в дверь, заметила, что муж и сын выпивают вместе, нахмурилась, но ничего не сказала. Вызвав горничную, хозяйка стала распекать ее за пятна на скатерти и невытертую пыль. Горничная, отлично понимая, что на ней отыгрываются, делала вид, что трясется, бормотала что-то невнятное и мечтала о том мгновении, когда наконец можно будет убраться восвояси.

– Опять они каркают, – сказал Владимир с раздражением.

За окнами кружились вороны и орали, надсаживая глотки. Наталья Дмитриевна взяла тетрадь, в которой вела скрупулезнейшие подсчеты доходов и расходов, и потребовала у прислуги отчета в последних тратах за время ее отсутствия. Она вела себя так, словно ничего не произошло – словно не было ни разыгранного исчезновения, ни следствия, ни сегодняшнего отвратительного скандала. Но в глазах ее все еще полыхало нечто такое, отчего люди, которым приходилось с ней общаться, предпочитали смотреть мимо нее.

В комнату проскользнул серый кот, любимец хозяйки, но уже от порога почувствовал, что она не в настроении, и отправился охотиться за мышами. Увидев кота, Наталья Дмитриевна вспомнила еще кое-что, что она всегда мечтала сделать. Она спустилась в гостиную, сама, без посторонней помощи отодвинула довольно-таки тяжелый шкаф и содрала со стены все фотографии, на которых была запечатлена первая жена Георгия Алексеевича. Побросав их на пол, Наталья Дмитриевна принялась топтать снимки ногами. Рамки трещали, бумага рвалась с сухим шелестом. В гостиную заглянул Владимир, увидел, чем занимается мать, но даже не удивился. Его не покидало ощущение, что все близкие люди, которых он считал именно что людьми, вдруг ни с того ни с сего превратились в омерзительных монстров, с которыми лично он не желал иметь ничего общего.

Велев закладывать коляску, чтобы ехать на станцию, он подумал, с кем бы ему хотелось попрощаться. Водка, выпитая в компании отца, почти на него не подействовала. Мысленно он перебрал родителей, Алексея, князя Барятинского и понял, что не хочет видеть никого из них. Но брат, видя, что Володя готовится уехать, побежал за ним.

– Постой, я с тобой!

– Может, останешься здесь? – вырвалось у Володи.

Алексей жалобно посмотрел на него:

– Ты забыл, что у меня завтра уроки?

Стоя у окна флигеля, Петр Александрович видел, как коляска, в которой сидели братья, выехала со двора. Князь подумал, что, если не считать прислуги, только он остается в доме вместе с враждующими супругами. Перспектива быть свидетелем их стычек ему не улыбалась, но он считал, что человеку, который когда-то въехал в Париж в составе армии, сокрушившей Наполеона, не к лицу бояться каких-то семейных дрязг.

Однако Георгий Алексеевич, как видно, придерживался другого мнения – то ли потому, что принадлежал к другому поколению, то ли потому, что перспектива постоянно сталкиваться в одном доме с драгоценной супругой, столь некстати воскресшей из мертвых, приводила его в ужас. Он, взрослый седой человек, неожиданно понял, что для Натальи Дмитриевны он был не глава семьи, не человек, получивший высшее образование, помещик, землевладелец и дворянин хорошего рода, а нечто, что она рассматривала как свою собственность, причем неотъемлемую. В ее глазах он являлся не то мыслящей вещью, не то призом, который она выиграла в жизненной лотерее и который принадлежал ей по праву, – призом, который она имела полное право защищать и уж точно не собиралась отдавать никому другому.

Поэтому Георгий Алексеевич пришел к дяде и, начав издалека, спросил, не собирается ли Петр Александрович писать свои мемуары – точнее, надиктовать их кому-нибудь, потому что в его возрасте и с его зрением сочинять самому уже не совсем удобно. А вот если бы князь задумал диктовать, то, конечно, можно было бы пригласить для этой цели уже хорошо знакомого им Ивана Митрохина, потому что служба в училище для глухонемых уж точно не та работа, за которую стоит держаться.

– Мне кажется, он способный молодой человек и в жизни определенно заслуживает большего, чем то, что имеет, – добавил Георгий Алексеевич. – Я мог бы предоставить ему кров, пищу и платить половину жалованья, которое вы решите ему определить.

– Я могу умереть в любой момент, – ответил князь с той невыносимой иронией людей, которые свыклись с мыслью о своем скором конце и находят возможным даже шутить по этому поводу. – А училище приносит хоть и небольшой, но постоянный доход. Не думаю, что Иван Николаевич согласится.

– По крайней мере, вы можете пригласить его сюда для переговоров, – заметил Георгий Алексеевич. – Он ведь может приезжать на день-два, как раньше. Почему бы и нет? Он смышленый молодой человек, и лишние деньги ему точно не повредят… И он давно уже стал у нас в доме своим.

– Что, тяжко? – спросил князь проницательно.

Георгий Алексеевич подумал, обидеться ему или нет, и решил, что обижаться совершенно бессмысленно, тем более что он некоторым образом рассчитывал на поддержку дяди.