Драма жизни Макса Вебера

Алма-Ата.

Совершенно пустой зоосад.

Подходим к обезьянам.

Павианы отдельно…

Бросаю кусок моркови.

Обезьяна отрывается от занятия.

Она, конечно, искала блох.

В три прыжка, не отрываясь глядя на морковь, она соскакивает вниз.

Но вот в поле зрения ее попадает кусок белой бумажки в стороне от моркови.

Белое впечатление резче, чем тускло-рыжее. И морковь забыта.

Обезьяна двинулась к бумажке.

Но вот где-то рядом – острый вскрик и характерное свистящее щелканье зубами.

Обезьяна отвернулась от бумажки в сторону крика.

Глаз упал на качающуюся ветку.

Движущийся предмет привлекательней неподвижного.

Прыжок – и обезьяна уже ухватилась за ветку.

Наверху заверещал партнер обезьяны.

И обезьяна уже услужливо вновь погружена в шерсть партнера.

Живой сожитель, конечно, еще привлекательней, чем просто подвижный предмет.

Забыты ветка, бумажка, морковка.

…Разница между мной и алма-атинской обезьяной только в одном.

Я так же прыгаю от предмета к предмету, как только в памяти подвернется новый.

Но, в отличие от обезьянки, я все же иногда возвращаюсь обратно, к первоначальному.

Ход сюжета в этих записках я посвящаю безыменной сестре моей – о безьяне из алма-атинского зоосада…[54]

Идея фрагментарности как веберовского наследия, так и его мышления давно уже не кажется актуальной. Издание полного собрания его сочинений, речей и писем показало, что, несмотря на разнообразие его интересов и устремлений, практически во всем, что он делал, более или менее ясно проявляется центральный пункт притяжения, как полюс магнита, – объяснение происхождения современного капитализма, а значит, объяснение как хода истории человечества, так и всей нашей современной жизни. Я обозначил это термином «сверидея» (с. 224). И Вебер мог бы повторить слова Эйзенштейна, что куда бы он ни устремлялся мыслью, в отличие от обезьянки, он «иногда» (Эйзенштейн) или практически всегда (Вебер) возвращался к первоначальному предмету.

Вторая исключительно сильная черта, обнаруженная Ясперсом у Макса Вебера, – это экзистенциальный характер его философии. Вообще-то Вебер не философ, и сам Ясперс пишет, что единственное, что интересовало Вебера в философии, – это логика. Философской системы он не создавал и не хотел. Но «латентная» философия, совокупность установок, определявших личностное отношение к жизни и миру, его экзистенция делает его уникальным философом, не похожим ни на кого в мире. «Его философская экзистенция – нечто большее, чем мы способны постигнуть в данный момент. Мы должны сначала научиться видеть, сначала обрести смысл этой экзистенции. И здесь я делаю слабую попытку сказать о ней» (МВИ, 553). «В Максе Вебере мы видели воплощение экзистенциального философа. Люди обычно заняты, в сущности, лишь своей личной судьбой, в его же великой душе действовала судьба времени» (Там же. С. 555). Затем Ясперс пытается объяснить смысл веберовской экзистенции через его фрагментарность.