Драма жизни Макса Вебера

в течение времени сильно менялись и до сих пор не получили своего окончательного определения <…> Тем не менее нет сомнения в том, что идеи Фрейда могут стать источником интерпретации очень большого значения для целых серий явлений истории культуры, особенно явлений в области истории религии и истории нравственности <…> Мы видим, как сторонники Фрейда, особенно господин доктор Х., обращаются отчасти к метафизическим спекуляциям, отчасти, что хуже, с точки зрения строгой науки, к детским вопросам: «Можно ли это есть? То есть нельзя ли сфабриковать из этого мировоззрение практического типа?» Это, разумеется, не преступление: следствием каждого научного или технического открытия было то, что его создатель, идет ли речь о мясном экстракте или о высших абстракциях естествознания, видит в себе открывателя новых ценностей, реформатора этики <…> Но в том, чтобы стирать эти, по-видимому, необходимые детские пеленки в нашем «Архиве», я необходимости не вижу.

Все этики, каково бы ни было их материальное содержание, можно разделить на две большие группы. В одном случае они ставят человеку принципиальные требования, выполнить которые он, в общем, не способен, разве что в особые минуты вершин своего существования: они в качестве направляющих векторов его стремления лежат в бесконечном – это «героическая этика». Или они удовлетворяются тем, что принимают его повседневную природу как допускающую максимум возможных требований – это «этика среднего уровня» <…> Только первую категорию, героическую этику, можно назвать идеализмом, и в эту категорию входит как этика раннего чистого христианства, так и кантовская этика; обе они, исходя из своих идеалов, настолько пессимистически оценивают природу среднего индивида, что фрейдистские разоблачения из области бессознательного этому, Бог мой, ничего «страшного» больше добавить не могут. Поскольку же «психиатрическая этика» только требует: «сознайся, каков ты, чего ты хотел», она поистине не ставит новых требований этического характера <…>

Тому, кто обманывает и хочет обманывать сам себя, кто разучился вспоминать то, чего ему следует в своей жизни стыдиться и что он, если захочет, в значительной части прекрасно может вспомнить, тому этически помочь нельзя и тем, что он месяцами будет лежать на диване Фрейда и позволять ему вызывать в памяти инфантильные или другие постыдные воспоминания, которые он вытеснил. Быть может, лечение Фрейда может иметь для него гигиеническую ценность, но что я, например, мог бы в этическом смысле нечто приобрести, если бы мне помогли восстановить воспоминание о каком-то сексуальном бесчинстве со служанкой (пример Фрейда!) или о грязном движении, которое я забыл и вытеснил, – не знаю, ведь в целом я признаю – и совсем не ощущаю это как нечто «страшное», что ничто человеческое мне не чуждо и никогда не было чуждо, следовательно, в принципе я не узнаю ничего нового <…>

Вся статья переполнена ценностными суждениями, а я не отношусь с уважением к предполагаемым естественно-научным свершениям, не удовлетворяющим требованиям трезвости и объективности, не «свободным от ценностей» <…> Ведь специальная наука – техника, она учит техническим средствам. Там же, где спор идет о ценностях, проблема проецируется в совсем другую, отдаленную от всякой доказуемой «науки» область духа, точнее, предпринимается постановка вопроса совсем иного рода. Ни одна специальная наука и ни одно даже самое важное научное познание и открытия Фрейда – если они окончательно будут доказаны, я, безусловно отношу их к научно важным познаниям, – не дают мировоззрения. И наоборот: в специальный научный журнал не может быть помещена статья, которая хочет быть проповедью и является плохой проповедью (МВ, 318–323).