Драмы

Другие примеры из той же трагедии: Одиссей наставляет Неоптолема: пусть юноша для большей убедительности поносит его перед Фплоктетом "самыми последними словами" (ἕσχατ᾿ ἐσχάτων, 65). У Зелинского: "обидными". В вымышленном рассказе о разрыве с Атридами Неоптолем говорит: "Я им ненавистен" (585). В переводе: "Я с ними в ссоре". "Ты благочестиво говоришь" (662), — начинает Филоктет благодарственную речь к Неоптолему. "Ты дело молвишь", — у Зелинского. Наконец, пытаясь в последний раз убедить Филоктета вернуться под Трою, Неоптолем, осудив его непримиримость, продолжает: "И все же я скажу, и в свидетели (истины) призываю Зевса, защитника клятвы. И ты это узнай, и запиши в глубине своего рассудка" (1324 сл.). В переводе: "Все ж мысль свою я выскажу тебе / Правдиво, честно — Зевс тому порукой". Из трех слов оригинала (ὅμος δὲ λεξω) в переводе выросли полторы строки; зато сильный образ Зевса, оберегающего святость клятвы, сведен к "поруке" за честность Неоптолема, а заключение, показывающее, какое значение он придает своим словам, вовсе не передано.

8

Ко всему выше сказанному приходится добавить совершенно непостижимые для специалиста такого ранга, как Зелинский, но тем не менее очевидные случаи недосмотра, ошибок и стилистических небрежностей.

В знаменитом 1-м стасиме "Антигоны" хор поет о том, что люди подчинили себе море и землю, приручили волов и лошадей, изобрели государственные установления и средства от болезней, — всем они овладели в такой степени, которая превосходит всякие ожидания; но, достигнув вершин, люди могут направлять свои способности то к злу, то к благу (364-366). В переводе Зелинского — совсем другая мысль: "Кто в мудрость искусство возвел, / Смирив вожделения пыл, / Тот в трудном пути и отраду встретит...". В четвертом стасиме хор, желая утешить Антигону, вспоминает, что и Даная была заключена в медностенную башню. И все же ее одарил золотым дождем Зевс, чтобы проникнуть в ее заточение (944-950). "И ей лоно пред тем Зевса согрел дождь золотой", — переводит Зелинский, явно переворачивая последовательность в изложении мифа. В начале этой же трагедии Исмена, посвященная в планы Антигоны, говорит ей: "У тебя горячее сердце для дел, внушающих холод" (88), т. е. опасных, грозящих смертью. В переводе: "Ты лед таишь под пламенем души", — явно обратная картина. Несколько позже Креонт, выслушав рассказ стража, подозревает, что тот подкуплен, и горячо клеймит деньги, которые, между прочим, "показали людям путь к мошенничеству" (300). "...Они законом учат / Пренебрегать..." — в переводе Зелинского. Вероятно, сам Креонт считал свой запрет хоронить Полиника законом, но у Софокла это не сказано.

Исмена, разыскавшая отца в Колоне, рассказывает ему о распре, возникшей между сыновьями: "Теперь, по воле кого-то из богов и от преступного разума обуяла их трижды несчастных, злая вражда..." (ЭК. 371 сл.). У Зелинского: "...богов ли волей иль в порыве духа / Мятежного...". У Софокла — двойная мотивировка: воля богов и собственное безрассудство; у Зелинского — альтернатива: либо воля богов, либо собственное безрассудство. Ошибка эта тем более непонятна, что Зелинский сам писал о свойственном древнегреческим авторам законе "двойного зрения" (I, 32, 45). В этой же трагедии Эдип, узнав о возвращении дочерей, просит: "Подойдите, дети, к отцу, — я уже не надеялся когда-нибудь прикоснуться к вашему телу" (1104 сл.). У Зелинского: "О ближе, дети! Дайте прикоснуться! Я думал, ввек уж не увижу вас". Но Эдип — слепец, увидеть что-нибудь он не в состоянии. Соответственно и Полиник не может обращаться к отцу с просьбой "Хоть взгляни на сына!", как переведен ст. 1272. В оригинале: "Не отворачивайся от меня!"

"Если ты не слышал от гонцов...", — говорит Эдип Тиресию (Цд. 305). "Как от гонцов ты слышал", — в переводе.

В "Трахинянках" хор, слушая рассказ Деяниры, видит приближающегося вестника. "Теперь храни молчание, — обращается к ней Корифей, — я вижу подходящего сюда человека с венком на голове, — конечно, он несет радостное известие" (178 сл.). "Будь осторожна"! — переводит Зелинский. Почему Деянире надо проявлять осторожность в ожидании столь долгожданной вести?

Неоптолем готов отобрать лук у Филоктета, но не хитростью, а силой. "Человек на одной ноге, — говорит он, имея в виду искалеченного Филоктета, — не одолеет силой нас, собравшихся в таком количестве" (Ф. 91 сл.). У Зелинского: "...Осилил нас, богатырей таких". Софокл говорит о численном превосходстве Неоптолема со свитой над Филоктетом, Зелинский — о недюжинной силе Неоптолема и Одиссея.