Драмы и комедии

П е р е г у д. Вспомнила, понимаешь, не забыла. И слушай, что она пишет! (Достает письмо и читает.) «Работаю в госпитале. От одного раненого узнала ваш адрес. Рада, что вы живы-здоровы. Писала Николаю Петровичу, но он мне не ответил. Напишите мне о нем. Должно быть, он со мной распрощался навсегда. Бог с ним! Вы сами знаете, что я перед ним не виновата. Желаю вам счастья и здоровья. И ему также. Наталья Кореневич». (Дубовцу.) Вот, брат, какое письмо!

Д у б о в е ц. Письмо важное.

П е р е г у д. А дурень Шумейко дал мне его перед майором. Того словно кипятком ошпарили. И мне было страшно неловко.

Д у б о в е ц. Ну и что ж он?

П е р е г у д. Я думал, взорвется. Нет, сдержался. Но я видел, как это было ему трудно.

Д у б о в е ц. Все-таки он тебе зла не сделает.

П е р е г у д. Он честный человек. Но если бы я проявил какую-либо слабость, ему, вероятно, было бы приятно почувствовать свое превосходство: я, говорит, даю вам право отказаться от выполнения моего приказа… Нет, товарищ майор. Кровь из носа, а приказ ваш я выполню! И не потому, что затронута моя честь мужчины и воина, а потому, что это приказ Советской Родины; потому, что это приказ моей Белоруссии — измученной, окровавленной, которая борется из последних сил; потому, что это приказ моей старой матери, которую, может, в это время фашисты вздергивают на виселицу. Знаешь, Костя, ночами я часто думаю о ней. И тогда она является передо мною, как живая. Я вижу ее морщинистое лицо, вижу протянутые ко мне дрожащие руки. А за ней я вижу тысячи, десятки тысяч старческих и детских рук. Все они тянутся ко мне. Я вижу посиневшие губы, которые шепчут мне: «Спаси! Мы погибаем!» И мне тогда становится нехорошо. Мне очень больно, что я так мало сделал, почти ничего не сделал для их спасения. Просто страшно, Костя. Эти протянутые дрожащие руки, эти посиневшие губы — они готовы благословить нас, но они готовы и проклясть нас страшным предсмертным проклятием, если мы не придем к ним на помощь. Перед их лицом, перед их великими му́ками бледнеют все наши обиды, все наши личные переживания и чувства, как бы сильны они ни были.

Д у б о в е ц. Ты хорошо говоришь, Боря. У меня, знаешь, даже мурашки пошли по телу. Но ты очень возбужден. Тебе надо спокойно обдумать все, как следует.

П е р е г у д. Ничего. Это мне поможет. По дороге сюда я прикинул уже, как буду действовать. Ты мне тоже поможешь.

Д у б о в е ц. Всем, чем могу.

П е р е г у д. Только ты туда, за проволоку, не поползешь. Я сам пойду. Возьму с собою Родного и Бондарева. А ты возьми человек десять лучших хлопцев, я тебе покажу место, где расположишься, и будешь наготове. Если фашисты станут нас преследовать, выручай.

Д у б о в е ц. Хорошо. Так я могу идти готовить людей?

П е р е г у д. Обожди, вместе пойдем. Ты еще вот что не забудь сделать. От того места, где ты будешь, до немецкого блиндажа метров полтораста. Прикинь, сколько времени пройдет, пока мы доползем, и тогда постарайся привлечь чем-либо внимание часового. Так нам легче будет справиться с ним.

Д у б о в е ц. Будет сделано.

П е р е г у д. Только не надо стрелять. А то подымешь тревогу, провалишь все дело.

Д у б о в е ц. Я что-нибудь придумаю. Спою что-либо.

П е р е г у д. Возьми ракетницу. Как услышишь выстрелы в нашей стороне, дай сигнал: красная ракета — «Иду на помощь», синяя — «Веду бой, не могу прийти».

Д у б о в е ц. Хорошо, буду помнить.

Входят  Р о д н ы й  и  Б о н д а р е в.

Б о н д а р е в. По вашему приказанию явился, товарищ лейтенант.

П е р е г у д. Кто это явился?

Б о н д а р е в. Я, сержант Бондарев.

П е р е г у д. А-а, Бондарев. Есть дело, товарищ Бондарев. Ты мне нужен.

Б о н д а р е в. Я слушаю вас, товарищ лейтенант.

П е р е г у д. Пойдешь со мной в разведку?

Б о н д а р е в. Как прикажете.

П е р е г у д. Приказывать не буду. Хочешь сам — иди, а то буду искать другого.

Б о н д а р е в. Зачем же другого? Разве я отказываюсь?

П е р е г у д. Дело серьезное. Надо достать фашиста.

Б о н д а р е в. Живого?

П е р е г у д. А дохлый зачем нам нужен?

Б о н д а р е в. Да они все еле живые: замерзли.

П е р е г у д. Нам лишь бы языком ворочал, а там — черт с ним. Командующий приказал: достать «языка». Спрашивает командира полка: «Есть у вас такие орлы, которые доставят мне живого немца?» «Есть», — отвечает командир полка. А орлы эти, выходит, мы: я да вы. Нам доверили это дело. Что ж, мы пойдем и доложим: товарищ майор, мы не орлы?

Б о н д а р е в (смеется). Орлы и есть.

П е р е г у д. Не боишься? Нам придется лезть в самое логово.

Б о н д а р е в. Если бояться, то и воевать нечего. Тогда ложись и лапки кверху. Пусть фашист делает с тобой что хочет.

П е р е г у д. Правильно.

Б о н д а р е в. Он, бандит, пришел в чужой дом и не боится, а я в своем должен его бояться? Нет, в своем доме я уж ему морду набью.

П е р е г у д. А ты, землячок, что скажешь на это?

Р о д н ы й. У землячка и спрашивать нечего. Ему и бог велел.

П е р е г у д (Дубовцу). Борисовский, белорусская бульба.