Читаем Драмы полностью

Екатерина Михайловна. Здоров.

Пауза. Играет оркестр.

Коновалов. Нога его как?

Екатерина Михайловна. Все зажило, делали рентген — кость цела.

Коновалов. А в перемену погоды?

Екатерина Михайловна. Не ноет, все хорошо.

Коновалов. Глаза как?

Екатерина Михайловна. Очки носит.

Оркестр.

А ты сюда надолго?

Коновалов. До конца войны.

Екатерина Михайловна. Назначение получил? Коновалов. Назначение.

Екатерина Михайловна. Значит, всё… в прошлом? Коновалов. Видишь, доверили.

Екатерина Михайловна. Как раньше? Полк? Коновалов. Полк. (Пауза). А мама где твоя?

Екатерина Михайловна. Мама умерла.

Играет оркестр.

Я писала тебе. Разве ты мое письмо не получил?

Коновалов отрицательно качает головой.

Разве ты моих писем не получал?

Коновалов. Получил — одно. Извещение… о расторжении брака… Получил, да. (Пауза).

Екатерина Михайловна. И… ни одного, ни одного моего письма?

Коновалов. Нет. Да мне вполне хватило… того. (Встал). Согласие я дал, — что тебе еще?

Екатерина Михайловна (встала). Я проститься к тебе. Завтра эвакуируемся мы, Вася.

Коновалов (горько). Всей семьей?

Екатерина Михайловна опустила глаза.

Илюша?

Екатерина Михайловна. Сопротивляется, обижается, но я… по-моему, почти убедила его. Только что вернулся из-под Петергофа, траншеи рыли, еле успели убежать… (Махнула рукой). И видит он плохо…

Коновалов. Ему ведь только в декабре восемнадцать?

Екатерина Михайловна кивнула.

Пусть едет. Ну, счастливо. (Протягивает руку). Счастливо!

Екатерина Михайловна. Счастливо. (Идет к дверям. Взялась за ручку. Обернулась. С отчаянием). Вася! (Бросилась к Коновалову, опустилась на колени, обняла его высокие унты). Васенька мой, Васенька мой, Васенька мой… (Рыдания). Васенька мой, Васенька мой, Васенька мой…

Коновалов (силится оторвать от себя ее руки, сдавленно). Катя…

Екатерина Михайловна. Прости меня, Васенька, прости меня, Васенька, прости меня, Васенька…

Наконец он поднял ее, она, тяжко всхлипывая, гладит его ладони, его локти, грудь, щеки, подбородок.

Любимый мой, любимый мой, ты мой любимый.

Коновалов. Уйди.

Екатерина Михайловна. Ты никогда не мог видеть, когда я плачу, ты всегда прощал меня, когда я плачу, помилуй меня, помилуй, пощади, Васенька, любимый мой, солнышко, ненаглядный мой, золотой мой…

Коновалов. Уйди. (Оторвал от себя Екатерину Михайловну). Я не хочу тебя видеть. Я никогда не захочу тебя видеть. Ни сегодня, ни завтра, никогда. Только сына, только сына… Уйди. Уезжай.

Екатерина Михайловна (качает головой). Нет-нет, я не верю. (Жалко). Не верю. (Опустилась в кресло). Ничего не осталось у тебя ко мне, ничего?

Коновалов. Ничего.

Екатерина Михайловна (устало). Ну хорошо. Уйду. Ты прав, надо… Надо уходить.

Коновалов. Илюшу…

Екатерина Михайловна. Да-да. Сейчас Илюша придет. Коновалов. А ты… скорей…

Смолк оркестр.

Екатерина Михайловна (встала) Ты жестокий. Наверно, там… отняли у тебя сердце. (Медленно пошла к дверям). Я тебе… сына… Родила. Вырастила. Сохранила. Прощай.

Стук в дверь.

Прощай. (Открыла дверь).

Входит Рублев.

(Отпрянула). Зачем?

Коновалов. Ну, в вестибюле заждался, прискучило… (Протянул руку). Здорово, Рублев!

Рублев (тихо). Здравствуй, Василий Фролович.

Коновалов. Так что же — завтра эвакуируешься?

Рублев. Да, есть решение Военного совета. Со всем заводом.

Коновалов. Ис семьей?

Рублев (тихо). Да.

Коновалов. С чьей же семьей?

Рублев молчит.

С моей семьей?

Рублев. Василий Фролович…

Коновалов. Не торопись говорить, торопись слушать, друг ты мой испытанный…

Екатерина Михайловна (устало). Зачем? И так все страшно, так бесконечно страшно…

Коновалов. Друг не испытанный, что орех не расколотый… Иные, малодушные, отвернулись, а ты, Рублев, нет, ты пришел в тот же день, да? Руку дал, слова сказал какие надо — к прискорбному случаю. Так ведь было всё?

Рублев молчит.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное