Дрейф

Дождь уже вовсю хлестко барабанил по палубе, собираясь в маленькие лужицы.

Веста склонилась над крышкой стеклянной каспулы и, превозмогая запах сочащейся наружу вони, промолвила:

— Прощай.

Как только она скрылась в каюте, с западной стороны океана пророкотали первые раскаты грома.

* * *

Когда моторная лодка приблизился почти вплотную к яхте, Багор заглушил двигатель. На его кепке, из-под которой все так же торчали мокрые вихры рыжего парика, был надет мощный налобный фонарь. Из рюкзака мужчина вытащил небольшой моток веревки с петлей на конце. Привязав канатик другим концом к железной проушине на транце катера, он накинул петлю на швартовочный кнехт яхты, постепенно подтягиваясь к судну. Наконец его пальцы легли на мокрый борт, и Багор, тяжело дыша от усилий, принялся перелезать на палубу яхты.

Мужчина не успел ступить и двух метров, как увидел «ноты». Он замер на месте, недоверчиво вглядываясь в качающиеся капсулы.

— Что за срань? — пробормотал Багор, делая осторожный шаг вперед. Тонкий пронзительно-желтый луч фонаря шилом вспорол влажную ночь, наткнувшись на восьмую «ноту». Только она одна из всех остальных была оплетена зигзагообразной лентой, сочившейся голубоватым свечением. Оно было бледно-тусклым, но его хватало для того, чтобы угадать в существе, заключенном в чрево прозрачной колбы, очертания человеческой фигуры. Глядя на нее, Багор непроизвольно вспомнил об одной передаче, в которой показывали какого-то уродца в склянке. Вроде он назывался гомункул…

Он придвинулся еще ближе, и сердце его отчаянно заколотилось.

«Не может быть!»

Багор встряхнулся, словно вылезшая из пруда собака.

— Эй! — неуверенно произнес он.

Покачал головой, моргнул, будто втайне надеясь, что когда он откроет глаза, жуткий чан с человеком внутри исчезнет.

Ничего не исчезло.

Более того, Багор узнал этого несчастного.

Подойдя вплотную к капсуле, он с потрясенным видом рассматривал тело своего напарника, застывшее в невообразимой позе. Похоже, Павлу переломали все кости, затем его податливо-размякшее тело залили эпоксидной смолой, как гигантского жука, и со временем он окаменел внутри этого бочкообразного горшка, словно какое-то жуткое украшение, вроде брелока. Внутренняя поверхность колбы была испещрена мутными кляксами и потеками.

Луч фонаря остановился на пепельном лице Павла, и тот неожиданно открыл глаза.

— Твою мать, — хрипло выругался Багор, резко отпрянув назад. Он был раздражен и испуган одновременно. Черт подери, что здесь происходит?!

Выпученные белки глаз его напарника были залиты кровью, рот медленно открывался и закрывался, как у издыхающей рыбы на солнцепеке. Губы несчастного были изгрызены в лохмотья.

«Он сейчас умрет», — зашептал внутренний голос, и Багор вздрогнул.

Точно. У его подельника такой вид, что можно было только диву даваться, почему он еще не откинул копыта. А это не входило в его планы.

Наконец, взяв себя в руки, Багор вновь приблизился к «ноте». Он слегка склонился над вентиляционной крышкой сосуда, и в ноздри мгновенно ворвался тошнотворный смрад, от которого желудок спиралью скрутили рвотные спазмы.

— Тьху, — скривился он, зажав нос пальцами. — Ты че туда залез, придурок?

Павел приподнял трясущуюся голову.

— По… мо… — только и смог прошептать он. — Помо…ги…

— Где она? — спросил Багор, постепенно приходя в себя. — Где Веста? Это она тебя сюда запихнула, да?!

Павел ничего не ответил, отсутствующим взглядом пялясь в никуда.

Плотно сжав губы, Багор перевел взор на рубку. Потом на кокпит. Если мотор выключен, наверняка Веста в каюте, и, скорее всего, она спит.

В считаные секунды он оценил ситуацию.

Если он попытается разбить этот горшок, Павлу точно наступят кранты — острые осколки искромсают его сообщника в клочья, он ведь там в чем мать родила… К тому же звон может разбудить сумасшедшую толстуху.

А если он откроет карабин, на котором держалась стеклянная колба, она, чего доброго, грохнется ему на ноги, и все равно разобьется.

Морщаясь от жуткой вони, едкие пары которой сочились из крышки «ноты» наружу, Багор процедил:

— Тебе придется потерпеть. Не смей сдохнуть, парень. Мне нужны ваши деньги.

Вместо ответа Павел разинул рот. Распухший, темный, как пиявка, язык вывалился наружу.

Багор почувствовал, как в его кожу впиваются сотни ледяных иголочек. В свои сорок два года он немало повидал в жизни, он нередко видел смертельно больных людей, стоящих на краю могилы, на его глазах заживо гнили бедолаги, пожираемые лепрой… Он видел мертвые тела, и, чего уж греха таить — ему приходилось и самому отправлять людей на тот свет. Так что в этом мире было не так много вещей, которые могли бы заставить его испугаться.

Но почему-то сейчас, на борту этой странной яхты, под хлещущим дождем, Багру было по-настоящему страшно. В какие-то доли секунды из дальних закоулков мозга выплыла мысль о том, чтобы немедленно убраться отсюда, и ему стоило немалых трудов затолкать ее обратно в темный угол.

Деньги.

Да, деньги. Много денег.

Он заставит Весту вытащить Павла из этого вонючего бочонка, и они поплывут обратно к берегу.