Древнее китайское проклятие

— Здрасте приехали, — сказал я. — Ты ж ее украл? Или это тебя враги оклеветали?

— Я.

— А куда ж ты ее дел, Удав Горыныч? Неужто слопал?

— Ты и впрямь дурак, — ругнулась средняя. — Кто ж будет наследницу престола лопать? Что она, корова, что ли?

— А ты, я вижу, Питон Горыныч, стратегически мыслишь.

— А без этого в нашем деле вообще никуда. Проткнут копьем за наследницу, башки поотрубают и на колья насадят. А это дело неприятное. За наследницу можно выкуп хороший взять или там условия какие политические выторговать.

— И где Василиса?

— Отдал я ее. Пойми ты меня правильно, богатырь, не обессудь. Приходят ко мне хазары, как положено приходят, с дарами. Стадо баранов пригнали, между прочим, только за то, что я выслушать их согласился. Так и так, говорят, Автоген-бей, есть заказ конкретный. Надо из столицы Василису выкрасть и Ивану-царевичу ее месяц как минимум не отдавать. А за это мы тебе десять тысяч голов скота пригоним и тонну золота дадим. Я и согласился, работенка-то непыльная, а платят хорошо. Хазары, кстати, молодцы ребята, не обманули: и золото, и скот пригнали, все как положено. Скот этот в холмах пасется, подальше отсюда. Я проголодаюсь, так лететь недалеко, а возле пещеры эту живность держать неохота. И галдят они немерено, и воняют паскудно.

— Ближе к Васе.

— А я про Василису и говорю. Украсть-то я ее украл, а что дальше с ней делать, не знаю. Хазары на этот счет ничего не говорили, понимаешь? Царевичу, сказали, не отдавать, так я и не отдал. А держать ее на руках — дело накладное, наследницы престола — товар паленый, хлопотный. Вот и отдал я ее.

— Кому?

— Брату. Брат, как про это дело прослышал, сразу ко мне. Слышь, говорит, а отдай мне Василису. Я и отдал. Как я могу родственнику отказать?

— И кто ж у тебя брат? — спросил я.

Про семейные связи Горыныча русский эпос вроде бы умалчивал.

— Кащей.

— Стоп, — сказал я. — Кащей, если мне память не изменяет, это такой субъект, который очень худой и немного бессмертный?

— Он и есть. Брат мой.

— Интересно было бы на вашу маму посмотреть.

— Маму не трожь, — предупредила правая голова. — Святая женщина.

— Да, — согласилась левая. — Не трогай маму своими грязными лапами, богатырь. А то башку оторву.

— И где же этот ваш братан обитает?

— Я родственников не закладываю, — заявила средняя. — Я тебе про него всю правду рассказал, чтоб ты с Василисой от меня отвязался, а больше помощи от меня не жди. Понял?

— Не понял, — сказал я. — Ты эту кашу заварил — тебе и расхлебывать, Аспид Горыныч.

— Драться хочешь? — с тоской спросила правая голова. — С ископаемым реликтом драться? Меня, живую легенду, на честный бой вызываешь?

— Не, — отступил я. — Честного боя у нас не получится. Вас трое, а я один. Поэтому бой будет нечестный и короткий. И для тебя, Уж Горыныч, последний.

Периферийные головы опять заржали, а средняя задумалась.

— А сдается мне, — сказала она, — мил человек, что ты блефуешь. На понт берешь, начальник.

— Как хочешь, так и думай, — пожал я плечами.

— А чем же ты меня сразить-то собираешься? Меча-кладенца я на тебе что-то не вижу, да и доспех у тебя какой-то кожаный, супротив моего огня несерьезный.

— А вот этим и сражу, — сказал я, поглаживая рукой лежащее на капоте вооружение.

— А это что за фигня заморская?

— Насчет заморской это ты верно подметил, — продолжил я, — а вот насчет фигни… Это, мил крокодил зеленый, оружие такое специальное, в далеких странах придуманное, чтобы нечисть всякую, прости за выражение, с неба сбивать. Стингер называется.

Стингер тоже в той пресловутой сумке оказался. Борис, похоже, был параноиком и фанатом любого вида оружия, особенно того, что при использовании делает громкий «бум».

— И останутся от тебя, Ящер Горыныч, рожки да ножки. Пардон, рожек у тебя нету. Тогда вообще мало что останется.

— А чем докажешь, что эта штука такая смертоносная? — спросила средняя голова. — Что даже пострашнее меча-кладенца будет?

— У нас пацан пацану на слово верит.

— Хорошая у вас жизнь, должно быть, — заметила средняя голова. — Легкая и спокойная.

— Не без этого. Но и постреливать приходится.

— А кому ж не приходится? — вздохнула средняя голова. — Ладно, богатырь, ты извини, нам подумать надо.

Три шеи переплелись в клубок, и головы принялись перешептываться, изредка бросая на меня опасливые взгляды. Я сделал вид, что мне все это до пейджера, если бы я продолжал пользоваться столь допотопным и неудобным средством односторонней связи, и покуривал сигарету. Совещание быстро закончилось.

— Мы тут посовещались, — сказала средняя голова. — И я решила, что ты не врешь. Больно ты наглый и ведешь себя спокойно. Чего знать хочешь?

— Ну, во-первых, хотелось бы понять, на фига твоему братцу вообще Василиса сдалась.

— Братец всегда страдал имперскими амбициями, — начала средняя голова. — Знаешь, чувствовал себя нелюбимым ребенком, да и в школе все над ним издевались. Вот отсюда и следует желание править миром, провозгласить себя повелителем Вселенной и прочее. Мне вот это мировое господство даром не нужно. Головной боли больше.

— При чем здесь Василиса, Кащей и имперские амбиции? Связь какая?