Древнерусские патерики

И исправь свои прегрешения, и ты победишь всю силу вражью. Если же ты будешь выступать против оскорбившего тебя, то только себе досадишь. Разве ты лучше царя Давида, которого Семей поносил при всех*? И один из слуг царя не стерпел. «Пойду, — сказал, — сниму с него голову, зачем он, пес смердящий, проклинает господина моего?!» Но что же Давид сказал ему? «О сын Саруш, не трогай его! Пусть увидит Господь смирение мое и воздаст мне добром за его проклятия». Подумай, чадо, и о большем, как Господь наш смирил себя, быв послушным до самой смерти своему Отцу: когда его оскорбляли он не противился; когда говорили, что он одержим бесом, били его по лицу и по щекам, оплевывали — он не гневался, но даже за распинавших его молился*. И тому тебя учил Господь: «Молитесь за врагов ваших и добро творите ненавидящим вас, благословляйте клянущих вас»*.

Достаточно, брат, и того, что ты совершил по своему малодушию. Теперь же тебе, чтобы получить прощение, подобает оплакивать то, что ты оставил было честной и святой монастырь, и святых отцов Антония и Феодосия, и святых черноризцев, которые были с ними, и взялся игуменствовать у святых бессребренников*, [в монастыре Козьмы и Дамиана]. Ты хорошо сделал, отказавшись от такого суетного начинания //

л. 16 об. и не поддался врагу своему, ибо это — дьявольское желание, которое погубило бы тебя. Разве не знаешь ты, что дерево, не поливаемое часто, вскоре засыхает? И ты, отказавшись от послушания отцу и братьям своим и оставив свое место, вскоре мог бы погибнуть. Овца, которая пребывает в стаде, будет невредима, а отбившаяся от него вскоре погибает или волком бывает съедена*. Следовало бы тебе прежде подумать, чего ради хотел ты уйти из святого, и блаженного, и честного, и спасенного того места Печерского, в котором так дивно всякому, желающему обрести спасение. Думаю, брат, что Бог совершил это, не стерпев твоей гордости: низверг тебя, как прежде Сатану с отступниками*, потому что не захотел ты служить святому мужу, своему господину, а нашему брату, архимандриту Анкудину, игумену Печерскому*. Печерский же монастырь как море: не держит в себе гнилого — извергает вон*.

А что написал мне про свою обиду — горе тебе: погубил ты душу свою! Вопрошаю тебя, как хочешь ты спастись? Если постник ты и трезво судишь обо всем, нищ и без сна пребываешь, а упреков не терпишь, то не узришь спасения. Но радуется за тебя игумен и вся братия, и мы, слыша весть о тебе; и все обрадовались обретению твоему, когда ты пропал //

л. 17 и нашелся. И еще раз поступил ты по воле своей, а не игумена: захотел опять игуменствовать — уже в монастыре Святого Димитрия*, а не принуждал тебя к этому ни игумен, ни князь, ни я, — и вот ты снова впал в искушение. Пойми, брат, что не угодно Богу твое старейшинство, и потому послал тебе Господь слабость зрения. Но ты и тогда не содрогнулся и не сказал, как бы следовало: «Благо мне, что смирил ты меня, да научусь я уставам твоим!»* Убедился я, что ты санолюбец и славы ищешь от людей, а не от Бога. Не веруешь ты, окаянный, писанному: «Никто сам собой не приемлет чести, но только призванный Богом»*. Если ты не веруешь в то, что происходило согласно свидетельству апостола, то и Христу не поверишь. Зачем ты сам ищешь сана от людей, а не от Бога; поставленным же по воле Бога ты не хощешь повиноваться и ведешь себя высокомерно, когда уже в древние времена такие с небес были низвергнуты? «Разве я не достоин принятия такого сана, или хуже я эконома* этого и его брата, который тоже начальствует?» [- думаешь ты]. Сам, не получив желаемого, мятешься и хочешь, часто переходя из кельи в келью, ссорить брата с братом, говоря приносящее вред: «Или думают эти игумен и эконом, что только здесь, а не где-то в другом месте, можно обрести спасение? А разве мы ничего уж и не разумеем?» Все это дьявольские начинания, скудоумные твои измышления о превосходстве. Если же и сам //

л. 17 об. ты получишь такое продвижение вперед, что займешь высокое место, не забывай о мудрости смирения; и когда случится тебе лишиться этого положения, то ты снова пойдешь по смиренному пути своему и не впадешь в различные скорби.

Пишет ко мне княгиня Ростиславова Верхослава*, что она хотела поставить тебя епископом или в Новгород, на место Антония, или в Смоленск, на место Лазаря, или в Юрьев, на место Алексея*. «Я готова, — говорила она, — хотя бы и тысячу серебра истратить ради тебя и ради Поликарпа». И я сказал ей: «Дочь моя Анастасия! Дело не богоугодное хочешь ты сотворить. Если бы он пребывал в монастыре неисходно, с чистой совестью, в послушании у игумена и всей братии, в совершенном воздержании, то не только бы в святительскую одежду был облечен, но и вышнего царства достоин бы был».