Древнерусское предхристианство

Пятница олицетворяла рок, «проречённое» свыше Сварогом. О древности её образа свидетельствует устная словесность, сохранившая скрытую притчами связь человеческой судьбы и священной медведицы (с пятипалыми лапами), на протяжении многих веков превратившейся в Пяту. Сказка «Дочь и падчерица» повествует о двух девушках. Старик (иносказательный образ жреца общины) привозит сначала родную, а затем неродную дочь на ночь в лесную землянку, в которой угадывается медвежья берлога. Там они должны «прясть» – вершить свои судьбы. И той, и другой старик даёт с собой «камень-кремень, огниво и мешочек крупы». Девушка-дочь оказывается доброй и мудрой, делится сваренной кашей с мышкой – обитательницей подземного мира. Девушка-падчерица (отказавшаяся от обычаев предков) оказывается злой и глупой и не делится с мышью. В полночь к первой, а затем ко второй девушке приходит медведь и играет с ними в жмурки. Первой из них мышка помогает не попасть в лапы к медведю и вернуться домой с «возом добра», а второй не помогает, и её съедает медведь.[421] Это поучительное иносказание следует понимать, как выбор жизненного пути. Обе девушки пряли, вероятно, медвежью шерсть, желая получить оберег и выпрясть нить жизни, ведущую к счастливой доле. «Варение каши» означало человеческую жизнь, прядение по ночам и игра в жмурки с медведем – неведение своего будущего. По народным представлениям, власть определять судьбы добрых и злых людей была дана воскресающей медведице-куие, а впоследствии святой Пяте, «знающей путь» от подземных глубин до небес.

В Пяте древние русы видели проводницу душ умерших, наследницу Мокоши. В её честь ставили столбы-божницы, называемые пяты, на скрещении дорог, распутиях и сельских околицах – «на росстанех». Там по праздникам встречали гостей «души предков», там же прощались с уходящими в путь и с умершими. В христианское время св. Параскеву-Пятницу считали спутницей странствующих, как и прежде, возводили в её честь на распутьях и при дорогах молебные кресты и часовни, называемые «пятницами», их почитание сохранялось в течение всего Средневековья.[422] Считалось, что св. Параскева покровительствует купцам и торговле, и потому именно по пятницам до начала XX столетия устраивались торги и ярмарки.

Наконец, Пяту называли Пѣтна. Это прозвище являлось женским соответствием слову пѣтýнь «петух» (буквально – «поющий»). Народное воображение представляло Петну в виде незримого существа ангельской природы. В «Стоглаве» отмечали: тем, кто её почитает, она «заповедует… каноны засвечивати»,^[423] иначе говоря, зажигать свечи и петь молитвы. На раннесредневековых иконах св. Параскеву-Пятницу изображали с горящей свечой в руке и нередко помещали на обороте иконы Богородицы. Столь высокое почитание объяснимо тем, что в древнерусское пѣти значило ещё и «совершать богослужение, служить в храме».[424]

В дохристианские времена Петну-Пятницу воспринимали незримой спутницей Сварога, воздававшей ему «петье вечное». Пятница держала в руках начала и концы человеческих жизней, ткала нити их судеб, незримо свивала пелены новорожденных и покойных, сопрягала души обручённых и превращала их в супругов. В Средневековой Руси девицы молились: «Пятница-Прасковея, отдай замуж поскорее!». На севернорусских вышивках и свадебных убрусах XIX века её образ объединяли с Мо кошью, называя так изображение неизменно лишённой лика покровительницы беременных женщин и детей, ростом достигавшей небес, прозрачно-незримой, со «слепящим» солнечным ликом.[425]

Народные поверья сближали Пятницу с Живой и Ладой, покровительницами жизни и брачных союзов, имена которых, вероятно, были лишь прозвищами небесной служанки. В Средние века Живу представляли в виде светоносной девы-зари и считали вестницей солнечного божества.[426] Верили, что она принимает облик кукушки, отмеряющей людям будущие годы, каждую пятницу спускается на землю и шествует по свето-русью, устраивая людские судьбы.