Вместе с небесным светом возрастала радость и ожидание скорого весеннего тепла. 1 марта на св. Евдокию-весновку начинали «кликать весну», взбираясь на пригорки и выкрикивая веснянки:
Благослови, Боже,На взгорочку сести,Весну загукати,Летечко отмыкати,Зиму замыкати /…/.Эти заклинания, заклички
или гуканья восходят к глубочайшей древности и происходят от междометия ау! (для переклички в лесу), видоизменённого в агу! (при окликании младенца). При возгласе «у-уу!» женские голоса взмывали на октаву:Ой, пташечка, пташка божья, у-уу!Ты лети, лети ко мне в гости, у-уу!Лёли-полёли, ко мне в гости, у-уу! /…/С этого времени веснянки
пели до Окличек родителей и звучать они могли иначе:Благослови, мати,Весну закликати!Рано, раноВесну закликати!Весну закликати,Зиму провожати!Рано, раноЗиму провожати!Или:
Весна красная!Что ты нам принесла?Красное летичко!День памяти свв. Сорока мучеников (9 марта) в народе называли Сороки.
Его обычаи сохранялись до начала XX века: купание молодёжи во вскрывшихся реках «для здоровья», встреча весны и её вестниц – прилетающих с юга «сорока сороков птиц», выпекание из теста сорока «жаворонков», закликание в полях весенних птиц:Жаворо́нки, прилетите!Кра́сну вёсну принесите!Нам зима-то надоела,Весь хлеб у нас поела![387]Лишь одна девятина отделяла древние Сороки
от весеннего равноденствия. Но их название отсылает к другому событию. Сохранилась поговорка: «На Сороки сорока кладёт на гнездо сорок веточек».
Св. Василий Анкирский. Фрагмент иконы. Русь. XVI в.
Золотой фон иконы подчёркивает народное восприятие «Василия-солнечника».
В этот день дети старались перебросить через избу сорок щепочек, женщины пекли печенье в виде жаворонков, а с ними сорок мелких колобков, «сороки святые – колобаны золотые». Все последующие недели их бросали по одному в день птицам за окошко. Тем самым вычисляли наступление знаменательного дня. Сороки
ровно на сорок дней отстояли от Свечей и потому приходились не на день памяти свв. Сорока Мучеников, к которому были приурочены впоследствии, а на 13 марта. При таком счёте, сороковина завершалась к 23 апреля, дню св. Георгия-вешнего (Егория, Юрия) – началу сева ржи и овса. Именно этот срок имели в виду, когда по старинному обычаю в Сороки выбирали семейного засевальщика: тот, кому попадалась монетка, запечённая в одном из жаворонков, «разбрасывал первые горсти зерна в начале сева».[388]В народе св. Василия Анкирского (22 марта) называли «Солнечником». В этот день, почти совпадающий с равноденствием 21 марта, внимательно наблюдали за восходом солнца. Сохранилось смутное поверье, согласно которому красные круги около него предвещали плодородное лето. «Красное», воскресающее,
набирающее силы солнце прославляли в Масленицу. Все ждали великого, радостного события, победы света над тьмой, после которой в природе и душах людей наступала долгожданная весна.Часть четвёртая
Заветы предхристианства
«Кресная» вера
С первобытной эпохи религиозные представления определяла бессознательная воля к продолжению рода. Человеку не был свойственен «инстинкт смерти».[389]
Истоки религии возникли вместе с желанием осмыслить прекращение жизни. Доземледельческие, анимистские верования индоевропейцев в воскресение души основывались на сверхъестественной способности некоторых существ к оживанию после обмирания. Культы воскресающих божеств – древнегреческих Диониса, Деметры, Персефоны и фракийских по происхождению Сабазия и Семелы – несли в себе тайну преодоления смерти.Унаследовав солнечную религию индоевропейцев, проторусы и их потомки стали объяснять оживание природы после зимнего умирания кресильной, кресной
силой, исходящей от Сварога. Она возвращала «к свету» всё, что на зиму погребала в своих недрах земля: семена и зёрна, насекомых и грызунов, лягушек, змей, медведей. Сварог, творец природы, владеющий всеми её силами, непрерывно созидал, разрушал и вновь возрождал жизнь. Следуя этому закону, русы после завершения обряда непременно «хоронили» – разрывали на части, сжигали или топили чучела Коляды, Масленицы, Купалы, Костромы и Кострубы, Ярилы и др. Изготовленные из травы, цветов, соломы, прутьев или снега, эти условные олицетворения праздников подлежали «умерщвлению» с тем, чтобы через год «ожить» во время нового таинства.