Читаем Древние греки. От возвышения Афин в эпоху греко-персидских войн до македонского завоевания полностью

С этой гипотезой прекрасно соотносятся некоторые черты афинских фратрий и родов. Между исследователями разгорелся спор о том, все ли афиняне были разделены на эти роды или к ним относились только представители знати. Однако в эпоху классики и более поздние периоды в роды объединялись исключительно аристократы, и вполне вероятно, что так было всегда. В более поздние времена их члены становились жрецами определенных культов, часть из которых имела огромное значение для государства. Вряд ли эти роды были по-настоящему гептильными группами, объединенными общим происхождением. Большинство из них использовало патронимы – имя своего предполагаемого предка с добавлением окончания «-иды», но у нас есть основания полагать, что оно использовалось для обозначения групп, объединенных по какому-то другому, отличающемуся от общего происхождения, признаку. Кроме того, некоторые имена выглядят так, будто образованы скорее от названия религиозных обязанностей, исполнявшихся членами рода. Какой бы ни была правда, в эпоху классики считалось, что члены объединений с подобными названиями происходят от общего предка.

Нам известно, что в конце V–IV в. до н. э. в Афинах был род, члены которого в некоторых случаях в рамках фратрии обладали остатками власти, и это может свидетельствовать, что некогда они были гораздо более могущественными. Возможно, представители этого рода некогда решали вопросы, связанные со вступлением во фратрию, и разрабатывали нормы поведения для ее членов. В более поздние времена эти вопросы стали решаться на общих собраниях, в ходе которых правом голоса обладали все члены фратрии и которые представляли собой гораздо более скромный аналог демократического народного собрания всех граждан полиса. Кроме того, некоторые фратрии (вполне вероятно, что и все остальные) и в еще большей степени роды были тесно связаны с определенными частями Аттики. Соответственно, можно предположить, что во фратрию некогда входили жившие неподалеку друг от друга сторонники членов той или иной влиятельной местной семьи. Если это предположение верно, роды со связанными с ними фратриями играли важную роль в ходе политической борьбы, разгоревшейся в городах в конце «темных веков». Однако об этом периоде древнегреческой истории мы знаем очень мало.

В источниках, освещающих историю Афин VI в. до н. э., о которой мы знаем немного больше, в основном упоминаются поступки отдельных людей. Объединения, продолжающие встречаться в этих текстах, представляют собой уже не роды, а отдельные влиятельные семьи, для обозначения которых в древнегреческом, как и в английском языке, часто используется слово «дома». Подобным домом были Алкмеониды, первым известным нам представителем которых стал Мегакл, афинский архонт, живший в конце VII в. до н. э., во времена, когда Кил он попытался установить тиранию. Именно его обвинили в том, что он учинил расправу над Килоном и другими участниками заговора после того, как они уже сдались. Возможно, некогда существовал род Алкмеонидов, к которому принадлежало это семейство. Это вопрос спорный, но нет никаких сомнений в том, что люди, названные в источниках Алкмеонидами, происходили от Алкмеона, сына вышеупомянутого Мегакла. Именно члены этой семьи (а не рода, если таковой и существовал) играли определенную роль в жизни общества. Кроме того, в нашем распоряжении имеются свидетельства того, что крайне важным фактором для афинских политиков VI в. до н. э. являлась преданность жителей определенных местностей в Аттике. Наиболее заметно это явление было в период борьбы, предшествовавшей установлению тирании Писистрата. Вполне вероятно, что расположенные в разных местностях фратрии сыграли определенную роль в данном конфликте, но прямых доказательств этого у нас нет. В целом можно сделать вывод о том, что роды и фратрии перестали играть в афинской политике столь важную, как в вышеупомянутом случае, роль задолго до реформы, проведенной Клисфеном в 507 г. до н. э.


Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история (Центрполиграф)

История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике
История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике

Джордж Фрэнсис Доу, историк и собиратель древностей, автор многих книг о прошлом Америки, уверен, что в морской летописи не было более черных страниц, чем те, которые рассказывают о странствиях невольничьих кораблей. Все морские суда с трюмами, набитыми чернокожими рабами, захваченными во время племенных войн или похищенными в мирное время, направлялись от побережья Гвинейского залива в Вест-Индию, в американские колонии, ставшие Соединенными Штатами, где несчастных продавали или обменивали на самые разные товары. В книге собраны воспоминания судовых врачей, капитанов и пассажиров, а также письменные отчеты для парламентских комиссий по расследованию работорговли, дано описание ее коммерческой структуры.

Джордж Фрэнсис Доу

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Образование и наука
Мой дед Лев Троцкий и его семья
Мой дед Лев Троцкий и его семья

Юлия Сергеевна Аксельрод – внучка Л.Д. Троцкого. В четырнадцать лет за опасное родство Юля с бабушкой и дедушкой по материнской линии отправилась в Сибирь. С матерью, Генриеттой Рубинштейн, второй женой Сергея – младшего сына Троцких, девочка была знакома в основном по переписке.Сорок два года Юлия Сергеевна прожила в стране, которая называлась СССР, двадцать пять лет – в США. Сейчас она живет в Израиле, куда уехала вслед за единственным сыном.Имея в руках письма своего отца к своей матери и переписку семьи Троцких, она решила издать эти материалы как историю семьи. Получился не просто очередной труд троцкианы. Перед вами трагическая семейная сага, далекая от внутрипартийной борьбы и честолюбивых устремлений сначала руководителя государства, потом жертвы созданного им режима.

Юлия Сергеевна Аксельрод

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Косьбы и судьбы
Косьбы и судьбы

Простые житейские положения достаточно парадоксальны, чтобы запустить философский выбор. Как учебный (!) пример предлагается расследовать философскую проблему, перед которой пасовали последние сто пятьдесят лет все интеллектуалы мира – обнаружить и решить загадку Льва Толстого. Читатель убеждается, что правильно расположенное сознание не только даёт единственно верный ответ, но и открывает сундуки самого злободневного смысла, возможности чего он и не подозревал. Читатель сам должен решить – убеждают ли его представленные факты и ход доказательства. Как отличить действительную закономерность от подтасовки даже верных фактов? Ключ прилагается.Автор хочет напомнить, что мудрость не имеет никакого отношения к формальному образованию, но стремится к просвещению. Даже опыт значим только количеством жизненных задач, которые берётся решать самостоятельно любой человек, а, значит, даже возраст уступит пытливости.Отдельно – поклонникам детектива: «Запутанная история?», – да! «Врёт, как свидетель?», – да! Если учитывать, что свидетель излагает события исключительно в меру своего понимания и дело сыщика увидеть за его словами объективные факты. Очные ставки? – неоднократно! Полагаете, что дело не закрыто? Тогда, документы, – на стол! Свидетелей – в зал суда! Досужие личные мнения не принимаются.

Ст. Кущёв

Культурология
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология