Читаем Древние греки. От возвышения Афин в эпоху греко-персидских войн до македонского завоевания полностью

Филы и демы, каждый на своем уровне, были важными элементами политического и административного государственного аппарата, и каждый из них вызывал чувство преданности у входивших в него людей. В филе действовало собственное общее собрание и отправлялся культ героя-покровителя, и его члены состязались с представителями других фил во время различных празднеств. В демах, во главе которых стояли демархи, самостоятельно решались вопросы местного значения и велись перечни членов. Эти списки играли крайне важную роль при определении того, является ли человек гражданином Афин; централизованных перечней при этом не существовало. В судебных речах неоднократно подчеркивается, что в деме, где живет человек, лучше всего известно, что он собой представляет, и его отношения с соседями по дему лучше всего свидетельствуют о том, на что он способен.

Однако, несмотря на то что вся эта система, когда она была создана в 507 г. до н. э., основывалась на территориальном принципе, и на то, что ее локальные корни сохранили свою значимость, членство в деме впоследствии стало наследственным, и грек, отправившись жить в другую местность, не мог сменить дем. Это довольно любопытное доказательство того, что в Греции продолжал использоваться принцип, согласно которому происхождение человека должно определять его место в государстве. Его сохранение привело к побочным результатам, кое-что проясняющим для специалиста, изучающего историю Древних Афин. Так как греки, в отличие от римлян и англичан, носили всего по одному имени и запас имен был ограничен, для того, чтобы отличить конкретного человека от других, необходимо было использовать какой-то дополнительный признак. В Афинах к концу V в. до н. э. было принято использовать не только имя самого человека, но и имя его отца, а также указывать на его принадлежность к дему (например, Перикл, сын Ксантиппа, из дема Холарг). Даже несмотря на это, встречались (особенно среди членов одной семьи) полные тезки. Название дема, использовавшееся вместе с именем того или иного человека, указывало не на то, где он живет, а на то, где обитал его прямой предок по мужской линии в 507 г. до н. э. Соответственно, если в нашем распоряжении имеются полные официальные имена членов одной семьи или родового объединения, мы можем определить, насколько далеко друг от друга они расселились ко времени, когда была проведена реформа Клисфена. Уже к 507 г. до н. э. этот процесс достиг значительных масштабов, о чем иначе мы не узнали бы и что, несомненно, создавало определенные сложности при подготовке и мобилизации людей для войска, все еще построенного на гентильном принципе.


Изменяя принцип деления государства с родового на территориальный, Клисфен не запретил роды и фратрии, а всего лишь исключил их из политической системы. Родовые объединения остались единицами общества, в которых члены отдельной семьи чувствовали, что находятся на своем месте и в правильном окружении. Теоретически афинянин, живший в IV в. до н. э., мог быть гражданином и не принадлежать к одной из фратрий, но такой человек, несомненно, оказывался в довольно сомнительном и неудобном положении. В некоторых редких случаях фратрии продолжали выполнять публично значимые функции. Согласно одному из разработанных в эпоху архаики законов Драконта, связанному с непредумышленным убийством, забытому за столетие до Клисфена, но в 409 г. до н. э. вновь признанному действующим, если у покойного не было близких родственников, мстить убийце должны десять членов фратрии, к которой он принадлежал. Кроме того, фратрии могли владеть имуществом, участвовать в судебных процессах и, несомненно, совершать еще множество действий, о которых нам ничего не известно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история (Центрполиграф)

История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике
История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике

Джордж Фрэнсис Доу, историк и собиратель древностей, автор многих книг о прошлом Америки, уверен, что в морской летописи не было более черных страниц, чем те, которые рассказывают о странствиях невольничьих кораблей. Все морские суда с трюмами, набитыми чернокожими рабами, захваченными во время племенных войн или похищенными в мирное время, направлялись от побережья Гвинейского залива в Вест-Индию, в американские колонии, ставшие Соединенными Штатами, где несчастных продавали или обменивали на самые разные товары. В книге собраны воспоминания судовых врачей, капитанов и пассажиров, а также письменные отчеты для парламентских комиссий по расследованию работорговли, дано описание ее коммерческой структуры.

Джордж Фрэнсис Доу

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Образование и наука
Мой дед Лев Троцкий и его семья
Мой дед Лев Троцкий и его семья

Юлия Сергеевна Аксельрод – внучка Л.Д. Троцкого. В четырнадцать лет за опасное родство Юля с бабушкой и дедушкой по материнской линии отправилась в Сибирь. С матерью, Генриеттой Рубинштейн, второй женой Сергея – младшего сына Троцких, девочка была знакома в основном по переписке.Сорок два года Юлия Сергеевна прожила в стране, которая называлась СССР, двадцать пять лет – в США. Сейчас она живет в Израиле, куда уехала вслед за единственным сыном.Имея в руках письма своего отца к своей матери и переписку семьи Троцких, она решила издать эти материалы как историю семьи. Получился не просто очередной труд троцкианы. Перед вами трагическая семейная сага, далекая от внутрипартийной борьбы и честолюбивых устремлений сначала руководителя государства, потом жертвы созданного им режима.

Юлия Сергеевна Аксельрод

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Косьбы и судьбы
Косьбы и судьбы

Простые житейские положения достаточно парадоксальны, чтобы запустить философский выбор. Как учебный (!) пример предлагается расследовать философскую проблему, перед которой пасовали последние сто пятьдесят лет все интеллектуалы мира – обнаружить и решить загадку Льва Толстого. Читатель убеждается, что правильно расположенное сознание не только даёт единственно верный ответ, но и открывает сундуки самого злободневного смысла, возможности чего он и не подозревал. Читатель сам должен решить – убеждают ли его представленные факты и ход доказательства. Как отличить действительную закономерность от подтасовки даже верных фактов? Ключ прилагается.Автор хочет напомнить, что мудрость не имеет никакого отношения к формальному образованию, но стремится к просвещению. Даже опыт значим только количеством жизненных задач, которые берётся решать самостоятельно любой человек, а, значит, даже возраст уступит пытливости.Отдельно – поклонникам детектива: «Запутанная история?», – да! «Врёт, как свидетель?», – да! Если учитывать, что свидетель излагает события исключительно в меру своего понимания и дело сыщика увидеть за его словами объективные факты. Очные ставки? – неоднократно! Полагаете, что дело не закрыто? Тогда, документы, – на стол! Свидетелей – в зал суда! Досужие личные мнения не принимаются.

Ст. Кущёв

Культурология
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология