Древний Египет. Подъем и упадок

Видимо, вскоре после назначения Мерира верховным жрецом царь задумался над созданием более развернутой формулировки своей веры. Ее называли просто и пугающе — Учением. Так возник «Великий гимн Атону». Написан он разговорным языком того времени, а не классическим стилем прошлого; авторство, возможно, принадлежит самому царю. Гимн считается «одним из самых значительных и прекрасных образцов поэзии, дошедших до нас от догомеровского мира»[209]. Это, несомненно, шедевр; его экзальтированный тон и богатая образность оказали глубокое влияние на религиозных писателей последующих веков — в частности, на авторов еврейских псалмов. Высокие сановники Эхнатона велели выбить текст гимна в своих гробницах в качестве демонстрации своей верности идее, благодаря чему мы можем прочесть его и сегодня. Он заслуживает пространного цитирования — ничто не передаст безграничного восторга новой религии (хотя бы в душе самого Эхнатона) лучше, чем эти слова[210].

Ты сияешь прекрасно на небосклоне,
 Диск живой, начало жизни!
 Ты взошел на восточном склоне неба,
 И всю землю исполнил своею красою.
 Ты прекрасен, велик, светозарен!
 Ты высоко над всей землею!
 Лучи твои объемлют все страны,
 До пределов созданного тобою.

[…]

Озаряется земля, когда ты восходишь на небосклоне;

 Ты сияешь как солнечный диск,
 Ты разгоняешь мрак,

 Щедро посылая лучи свои,

 И Обе Земли просыпаются, ликуя,
 Скот радуется на лугах своих,
 Деревья и травы зеленеют,
 Птицы вылетают из гнезд своих, (…)
 Рыбы в реке резвятся пред ликом твоим,
 Лучи твои проникают в глубь моря (…) О, сколь многочисленно творимое тобою
 И скрытое от мира людей,
 Бог единственный! Нет другого, кроме тебя!
 Ты был один — и сотворил землю по желанию сердца своего,
 Землю с людьми, скотом и всеми животными,
 Которые ступают ногами своими внизу
 И летают на крыльях своих вверху.
 Лучи твои кормят все пашни:
 Ты восходишь — они живут и цветут.
 Ты установил ход времени,
 Чтобы вновь и вновь рождалось сотворенное тобою,
 Установил зиму, чтобы охладить пашни свои,
 Жару, чтобы люди могли познать тебя[211].

Развернутая в гимне тема богатства и изобилия сотворенного мира находила визуальное выражение в великолепных росписях стен, потолков и полов в царских дворцах. Однако жизнь простого народа была далека от этих красот, даже в образцовом новом городе Эхнатона. Рядом с великими дворцами и храмами бедняки Ахет-Атона жили недолго и трудно. Скелеты их, найденные археологами, говорят о скудной пище, стрессах и чрезмерных физических нагрузках. У одних от ежедневного ношения тяжестей был непоправимо искривлен позвоночник. Другие день напролет сидели на корточках или стояли на коленях на глинобитном полу, работая с тиглями расплавленного металла либо выдувая стекло в мастерских города. Горы снеди, словно в насмешку, жертвовались Атону — а дети не получали полноценного питания и, став взрослыми мужчинами и женщинами, оказывались физически слабы и подвержены таким хроническим заболеваниям, как анемия или spina bifida[212].

Более половины населения не доживало даже до двадцати лет, и лишь немногие переваливали за сорок. Большинство умирало к тридцати пяти годам. Их хоронили в неглубоких ямах, вырытых прямо в песке, снабдив парой горшков или старыми дешевыми украшениями; могильным памятником им служила кучка камней. Это был мир, предельно далекий от официальной догмы жизни, света и красоты. Потому неудивительно, что низшие подданные Эхнатона сохранили веру в традиционных богов даже под носом у царских соглядатаев. Затаившись в скромных жилищах, любимые народом божества — Хатор, Бэс, Таверет и даже Амон — сохранили свои позиции.