Древний Египет. Подъем и упадок

Но для защиты страны недостаточно одного благочестия. Не миновало и года от начала его царствования, как между влиятельными семьями Египта вновь вспыхнула междоусобная борьба. Теперь настал черед Ахориса испить горькую чашу изгнания, а победителю достался не только трон, но и все памятники несостоявшейся династии.

Но колесо судьбы продолжало поворачиваться, и спустя год Ахорис вернул себе власть и гордо объявил, что «он вновь царь». Увы, за этим самохвальством не стояло ничего, так как престиж царской власти был низок как никогда. Потерявшая уважение и лишившаяся мистического флера власть являлась лишь бледным подобием того могущества, каким обладали великие фараоны прошлого. И если Ахорису посчастливилось продержаться на троне еще десять лет, то правление его безвольного сына Неферита II длилось всего шестнадцать недель. В октябре 380 года трон захватил Нектанеб из Себеннита. За последние двадцать лет уже третья семья из Дельты получила власть над Египтом.

Тем не менее Нектанеб I (380–362) был человеком иного склада, нежели его предшественники. Он был свидетелем недавней ожесточенной борьбы между враждующими номархами, в том числе и «злоключения царя, правившего прежде»[377]. Поэтому он как никто другой понимал всю шаткость престола. Будучи военным, Нектанеб осознавал, что необходимой гарантией для стабильности политической власти является сильная армия. Его первостепенной задачей как правителя страны, живущей под угрозой чужеземного вторжения, было стать «сильным царем, который защищает Египет, медной стеной, которая ограждает Египет»[378].

В то же время он понимал, что одной силы недостаточно. Испокон веку царская власть в Египте лучше всего оказывала воздействие на народ на психологическом уровне: недаром Нектанеб назвал себя правителем, который «вырезает сердца изменников»[379]. Ведь для восстановления прежнего престижа царской власти в сознании подданных необходимо было создать традиционный образ фараона как непреклонного правителя.

Поэтому, наряду с обычными политическими маневрами (например, назначение на главнейшие должности в правительстве своих родственников и сторонников), Нектанеб приступил к масштабному строительству храмов, которого страна не видела последние восемь веков. Он ясно давал понять, что является фараоном старой закалки. В связи с этим одним из первых актов он постановил перечислять десятую часть доходов, получаемых с Навкратиса[380], а именно от налогов на ввозимые товары и на товары собственного производства, храму Нейт в Саисе. Такое решение преследовало две цели: во-первых, успокоить соперников в Саисе, а во-вторых, создать у народа образ благочестивого царя. Кроме того, не меньшие пожертвования перечислялись храму Гора в Джебе (современный Эдфу). Ничто так не приличествовало земному воплощению бога, как щедрые пожертвования главному храму своего небесного покровителя.

Нектанеба интересовало не только получение милости богов. Он знал, что в руках храмов сконцентрирована значительная часть материальных ценностей, а также доходы от сельского хозяйства, месторождений, ремесленного производства и торговли. Поэтому вложение в них средств было наиболее удачным способом укрепить экономику страны — и, как следствие, ускорить поступление в казну денег, на которые можно было бы нанять новых наемников. Иными словами, задабривание богов и укрепление армии были двумя сторонами одной медали. Но это была очень рискованная политика, так как усиление налогового давления могло вызвать отрицательную реакцию со стороны тех храмов, которые не удостоились его даров.

Нектанеб сделал правильные выводы из прошлого своей страны. Чтобы остановить длящуюся несколько столетий династическую борьбу и обеспечить безболезненную передачу трона, он восстановил старую систему управления страной, при которой наследник фараона становился его соправителем. В качестве такового он назначил Тахоса (по-египетски Джедхер). Но главная угроза власти Тахоса, когда он стал править единолично (365–360), исходила не от внутренних врагов, а от его излишне самоуверенной политики — как внутри Египта, так и за его пределами. Он не разделял осмотрительности своего отца и начал самостоятельное правление с того, что попытался захватить у персов Палестину и Финикию.

Трудно сказать, что им двигало в данной ситуации: то ли желание воскресить великодержавное прошлое Египта, то ли стремление утвердить права своей династии на трон. В любом случае это было опрометчивое и глупое решение. Ахемениды, хоть и были заняты бунтующими малоазийскими сатрапиями, вряд ли стали бы безучастно взирать на потерю земель на Ближнем Востоке. Кроме того, масштабная война, требующая привлечения огромных средств, тяжким бременем ложилась на все еще хрупкую экономику.