Древний Египет. Подъем и упадок

Если бы кто-то из переживших персидское вторжение 343 года мог помнить события, развернувшиеся за 180 лет до того, во времена завоевания Египта Камбисом, то у него возникло бы стойкое ощущение дежавю. Однако большинство людей, привыкших пусть и к шаткой, но независимости, должны были воспринять завоевание страны как катастрофу. С другой стороны, многие египтяне, особенно в провинции, предпочли закрыть глаза на резкие зигзаги судьбы. Они покорно склонили головы и продолжали жить, как прежде, незаметно продолжая следовать традициям, словно бросая молчаливый вызов пришлым хозяевам.

Существующие в обществе тенденции хорошо видны на примере эпизода из биографии Падушира, благочестивого последователя Тота. Падушир жил в Гелиополисе и каждый день усердно выполнял свои обязанности в городском храме под пронзительные крики сотен ибисов, пасущихся на соседних лугах, в то время как страну раздирали беспорядки:

«Семь лет я служил богу [Тоту], ведая приносимыми ему подношениями, и не числится за мной никакой вины. Чужой царь правит Та-Кеметом, ничто не осталось как прежде, и смутами полнится земля. Юг смятен, север восстал… служители покинули храмы, жрецы бежали, не зная, что происходит»[384].

В непоколебимой приверженности египтян своим традициям была заключена одновременно их сила и слабость. То, что в более стабильное время было самым главным достоинством египтян, в столкновении с незнакомыми силами ставило страну на край гибели. Фасад обычаев и традиций, на которых держалась египетская цивилизация в третьем и втором тысячелетиях до нашей эры, давал трещины. Египет потерял свое первенство и превратился в другую страну, пусть все еще богатую — но вынужденную вести борьбу с молодыми, агрессивными империями. Добровольная отставка Падушира была, таким образом, проявлением прогрессирующей болезни общества и государства. Напуганные и обескураженные быстро изменяющейся ситуацией в окружающем мире, египтяне в большинстве своем предпочитали смотреть в другую сторону, слепо уповая на старых богов.

Последний раз вольнолюбивый дух египтян пробудился в 338 году. Как и ранее, этому способствовала смерть очередного персидского царя. Не успели еще высохнуть слезы скорби на лицах приближенных Артаксеркса III, как в Египте некий Хабабаш в который раз поднял знамя борьбы. Скудость сведений о нем отражает всю безысходность его дела. Судя по всему, он был уроженцем Мемфиса или, по крайней мере, имел тесную связь со столицей. Именно этот город первым признал его как «фараона». Но Хабабаша поддержали не только в Нижнем Египте. Фивы всей силой своего авторитета способствовали его попыткам захватить трон. Вся страна желала избавиться от персидского ига.

Хабабаш сделал лучший — вернее, единственный — выбор в данной ситуации. Предполагая, что персидское вторжение произойдет со стороны моря, он выступил к стратегически важному портовому городу Буто. Он «пересек топи, которых было множество в этих краях, и проник в болота Нижнего Египта. Он проверял все устье до Великого Зеленого [т. е. Средиземного] моря для того, чтобы отразить азиатский флот»[385]. Хотя это и были достаточно разумные шаги, но обычный мятежник, даже если за его спиной были все надежды и чаяния Египта, не в силах был справиться с мощной персидской армией. Восстание Хабабаша длилось всего восемнадцать месяцев. Дальнейшая судьба этого человека, как и все, что с ним связано, покрыта мраком тайны. Окончательным итогом мятежа стало восстановление персидского владычества над долиной Нила в лице «царя царей» Дария III (правитель Египта в 336–332 годах и Персии в 336–331 годах).