Дрожь

Он застонал и повернулся на спину. Закрыл глаза, улыбнулся. Виктор встал. Он ходил вокруг отца и крутил головой. Наконец подошел, взял его за руку.

– Папа, я не убивал Глупышку.

– Что?

– Я не убивал ее, ты мне веришь?

Ян ловил воздух и беззвучно шевелил губами. Его трясло все сильнее. Он долго смотрел на Виктора, пока наконец не выдавил из себя:

– Все хорошо.

Закашлял, перевернулся и вновь посмотрел на дом.

– Сходишь за матерью?

Виктор кивнул. Еще раз взглянул на отца и двинулся к дому. Бежал, размахивая руками. С каждым вдохом мороз рассекал горло на куски. Ледяные иглы пронзали нос и уши. Ладоней уже почти не чувствовал. Хотел позвать мать, как внезапно потемнело. Он посмотрел на небо.

Луну пожирало размытое. Оно надвигалось с одной стороны, как щит.

Пустился бежать обратно. Все поле во мраке. В ушах шум и голоса. Съеденная луна.

Взял отца за руку и кричал, прося прощения.

– Пап, я этого кота… а потом Лоскута… но Глупышку нет, Глупышку я не убивал. Это все из-за меня?

Отец не отвечал. Сделалось тихо. Вдали показались очертания деревьев. Виктор вновь увидел контуры своих рук. Поднял глаза. Чернота постепенно отпускала луну, пока наконец все, почти все, не стало, как прежде.

Часть II 1969–1973

Глава десятая

Пузатый призрак подпрыгивал в замедленном темпе, а за ним поблескивала металлическая конструкция. Бронек в компании семерых соседей сидел у телевизора, затаив дыхание.

– Я в это не верю, – сообщил Фронц тоном свято верящего человека. – По телевизору можно показать что угодно.

– Тсс, – прошипела Турковская, пихая его локтем в то неопределенное место на теле, в которое удобнее всего это делать.

Милка сидела на полу, прислонившись к креслу. Голова качалась из стороны в сторону, глаза слипались. Две дочери Пшибыляков и сын Турковских вглядывались в экран так, будто от этого зависела их жизнь. Хелена спала. Когда трансляция закончилась, Бронек извлек из буфета бутылку водки и сел с гостями за стол. Было пять утра, и никому не пришло в голову, как лучше провести ближайшие два часа, которые уже не были ночью, но еще и не днем.

– Я только одного не понимаю, – заговорила Владзя Турковская. – Как они там держались? Почему не упали?

– Ты же видела, они нормально ходили, как здесь, – ответил Фронц. – Нормально, вот и все.

– Да видела я. Но почему не упали?

– Может, объелись чего-нибудь, и их раздуло.

– Вот почитали бы Лема и все поняли, – вставил Турковский.

– Тогда попробуй походить по потолку, раз такой умный, – не унималась его жена. – Вперед и с песней!

– Лем – для детей, – заметил Пшибыляк.

– Там тоже есть гравитация, – пытался объяснить Турковский. – Луна – это что-то вроде Земли, только поменьше. А если меньше, притяжение слабее. Потому они так и прыгали, как в воде.

– По мне, вся эта история с Луной – какие-то дьявольские проделки, – заявил Бронек. – Кому и зачем оно надо? Ни к чему хорошему это не приведет, говорю вам.

Фронц разлил по рюмкам. Выпили в тишине.

Так они и сидели, поглядывая друг на друга. Старые часы, висящие у двери, отбивали стрелкой секунды, а за окном в траве начинала блестеть роса.

– Видела сегодня этого антихриста, о котором все судачат, – наконец нарушила молчание Турковская. – Не такой уж он страшный. Разве что глаза.

– Не страшный? – удивился Пшибыляк, сидевший, подперев щеку. – Ты, похоже, к нему не присмотрелась. Ни за что бы не впустил его в дом.

– После рассказов Брачаковой я думала, у него минимум четыре пары глаз или рога на голове.

– Брачакова вечно порет чушь. А я поражаюсь, что ему разрешили сюда переехать. Таких надо изолировать. Кто знает, что взбредет ему на ум.

Бронек еще не видел антихриста, но пару раз о нем слышал. Тот приехал в Коло две недели назад – вроде бы с матерью, вроде бы в спешке. В городе рождались все более смелые теории относительно того, откуда он вообще приехал и, главное – почему.

Поговаривали, что там, где он жил раньше, у людей иссякло терпение, поскольку по ночам он прокрадывался в курятники, чтобы высасывать из цыплят кровь. Поговаривали, что его мать совсем не мать, а любовница, у которой он крадет молодость, чтобы в итоге бросить ее и найти себе новую. Поговаривали, что такой белый снаружи должен внутри быть черный, как смола. Поговаривали, что ксёндз, увидев его, перекрестился и перебежал на другую сторону улицы. Поговаривали, что он жертва экспериментов, проводившихся нацистами во время войны на заключенных концлагерей. Поговаривали, что каждый, кто попробует печень белого человека, будет жить вечно. Поговаривали, что его кровь обладает чудесными свойствами и излечивает раны. Поговаривали, что ему не нужно ни есть, ни пить. Поговаривали, что это сатана собственной персоной.

У последней теории в Коло было явно больше всего сторонников.

* * *

На следующий день у Хелены снова все болело. Зубы, десны, нёбо, – подчас она уже сама не понимала.

Барахталась в кровати, прижимая голову подушкой и массируя челюсти, а крупные жилы ходили по шее. Постель пропахла влагой. Одеяло вылезало из пододеяльника.

Бронек дотронулся до окостеневшего, вспотевшего тела жены.