Друг большого человека

– Довольно симпатичный, прямо-таки красавец, который мне обязательно должен понравиться! Ван Дамм в молодости, только еще лучше! Правильно я вас сегодня днем поняла? – фыркнула Марина, выставляя на плиту кастрюлю с водой. Она рассчитывала, что «фырк» получится снисходительно-ироничным, а прозвучало как-то обиженно.

– Ну, пошутил я, пошутил… – произнес Вандовский покаянно. – Я вовсе не обязательно должен вам нравиться. Мне даже кажется, что я вам вовсе не нравлюсь. Категорически! Просто вы воспитанная, вот и сдерживаетесь, и даже в ужине не отказали. Вот только никак сообразить не могу: чем я вам так поперек встал? Но только не надо, не надо мне рассказывать, что сам наш с Казиком приезд, наше разбирательство и все такое прочее совершенно портят вам настроение. Это я, почему-то лично я, это настроение вам порчу. И вроде как иногда вы об этом забываете, и становитесь совершенно нормальной и даже милой, а потом вспоминаете… Может, я вам кого-то напоминаю? Кого-нибудь мерзопакостного? А?

– Вы? Мне?! – Марина вновь попыталась фыркнуть, на сей раз высокомерно-презрительно, но вместо этого выпалила: – Да! Напоминаете… Даже очень!

И тут же вся обмерла. Господи! Зачем она это сказала? За-чем?!

Наверное, у нее стало какое-то совершенно невообразимое лицо, потому что Вандовский вдруг скачком оказался рядом, изогнулся как-то так, чтобы глаза в глаза, сжал ее ладони и забормотал растерянно:

– Марина… ну, Марина Евгеньевна… вы что?.. Я опять чего-то сморозил?..

Синие глаза были совсем рядом… И бормочущие губы тоже… И слабое тепло, исходящее от кожи… Казалось, одно неосторожное движение, и уткнешься прямо в эти глаза и в эти губы… и тепло окажется вовсе не слабым, а нестерпимо сильным…

Она на мгновение зажмурилась, а потом уставилась на него, и он вздрогнул. Совершенно очевидно вздрогнул, будто получил тычок в грудь.

– Да нет, Игорь… Игорь Анатольевич… ничего особенного… правда, – произнесла она и осторожно пошевелила пальцами. Но он не сразу понял, что буквально замуровал Маринины пальцы в собственных ладонях, и еще какое-то время продолжал «муровать», а потом сообразил и… вот уж чудеса! – совершенно смутился.

Кто бы посмотрел на это со стороны! Вполне солидные, уравновешенные, серьезные люди как будто в ботинках на скользкой подошве вылезли на лед и принялись там качаться, расползаться и равновесие терять.

Спрашивается: какого черта на этот лед поперлись?

А потому и поперлись, что никакого льда не заметили.

– Я, Марина Евгеньевна, наверное, пойду, – сказал Вандовский сдержанно. – Поздно уже.

– Поздно, – согласилась Марина и высыпала макароны в кастрюлю. – Но сначала вы поужинаете, – добавила она непререкаемым тоном. – Потому что я макароны не ем, особенно ночью.

– А выбрасывать жалко? – Едва заметная улыбка скользнула по его губам, выдав себя мгновенно образовавшимися на щеках ямочками.

– Не приучена, – ответила Марина и усмехнулась.

Ужин прошел вполне мирно – без фырканья, подколов, настороженности и растерянности. В принципе без каких-либо разговоров. Просто молча ели.

Под конец Вандовский спросил:

– Вам помочь вымыть посуду?

– Благодарю, не надо, – вежливо отказалась Марина.

– Тогда я пойду. Поздно уже.

Марина кивнула.

В прихожей, уже в надетой дубленке, с зажатой в руке шапкой, он все же задержался. Переминаясь с ноги на ногу и глядя на Марину со своей почти двухметровой высоты, произнес проникновенно:

– Марина Евгеньевна, спасибо вам… И… не обижайтесь, если что… Я, правда, вполне приличный мужик… в том смысле, что человек.

Он вдруг нагнулся и поцеловал ее в щеку.

Марина буквально оцепенела и нестерпимо покраснела. Но Вандовский этого не видел – резко развернувшись, шагнул за порог и захлопнул дверь.

Глава 18

С того дня, как обнаружили тело мертвого Леонида Борисовича Бузмакина, Таня Конькова пребывала в особом, удушающем, страхе. Неделю назад ее вроде бы «отпустило», и она начала надеяться, может, просто себе что-то напридумала, а на самом деле все не так, то есть все хорошо. Но три дня назад появились эти двое… Казик и Вандовский очень вежливо и даже по-доброму беседовали с Таней, и она отвечала на их вопросы, стараясь казаться очень спокойной, но, когда они ушли, почувствовала, что сейчас разорвется сердце. Однако не разорвалось, конечно, подергалось, побухало и затихло – вот только принялось ныть, словно собака скулила.

А сегодня утром скулеж вдруг превратился в вой, и Таня, которая вообще-то редко плакала, разрыдалась.

– Танюша, не волнуйся! – принялся утешать Вахтанг, который умел лечить всякие травмы и душевные тоже. – Ну, хотят они к нам зайти. И что особенного? Разве к нам редко люди заходят? Сегодня все-таки суббота, выходной день, а иначе они бы с тобой на работе встретились. Не могли до понедельника подождать? Ну, значит, не могли. Сказали, что у них буквально один вопрос? Ну, пусть не один, а три, что с того? Они ведь, Танюша, работают! Как мы, врачи, без выходных. Опять же Назарова с ними, значит, ничего страшного. Назарова ведь тебе не враг?

– Не враг, – послушно подтвердила Таня.