Друг мой море (Рассказы)

Во второй половине дня погода ухудшилась, а к вечеру разыгрался шторм. Море стало похоже на месиво из воды, ветра и туч. Быстро темнело. Мы торопились, чтобы засветло проскочить узкий пролив, опасный для плавания, но лодка, то взметая свой острый нос, то падая вниз, глубоко зарывалась в воду и не могла идти полным ходом.

Когда вошли в пролив, темень, густая и липкая, полностью поглотила берег. Эхом отдавался гул прибоя. Чернота с грохотом наваливалась на нас, умолкала на миг и откатывалась куда-то. Мы шли среди страшной опасности подводного мира —отмелей и каменных гряд. Лодка плохо слушалась руля —она была во власти ветра и сильного течения. Я не находил себе места, метался по мостику, без конца подавая команды рулевому и на машинный телеграф. В душе где-то сетовал на Федора Павловича за то, что его нет на мостике. Его присутствие было для меня крайне необходимым. И вдруг слышу голос:

— Душновато в лодке. Вышел подышать... Ох, крутоверть тут какая!..

Как вовремя!

«Дорогой Федор Павлович, — хочется мне крикнуть — Все-то я понимаю. Не духота привела вас на мостик. Вы знаете этот проклятый пролив. Чувство такта и желание дать мне возможность проявить самостоятельность заставили вас поступить так. А потом, в трудный момент, принять ответственность на себя...»

— На пяток градусов держите левее, — подсказывает Федор Павлович.

Только одна фраза, а она успокаивает меня. И я, довольный, командую:

— Лево руля!

— Есть лево руля! — бодро откликается боцман.

— На румбе пятнадцать!

— Так держать!

Федор Павлович не обмолвился больше ни словом. Мы удачно проскочили опасный район и уже входили в гавань. С берега дул встречный ветер. Он срывал гребешки волн и швырял их до самой рубки. Водяные дорожки на иллюминаторах расходились, переплетались, снова бежали в разные стороны. Мы стояли рядом с Федором Павловичем и, наверное, думали об одном и том же. Он молчал, и только его резко вдруг опустившиеся плечи выдавали, какие бури волнами ходили в его душе.

У каждого бывает что-то первое: любовь, открытие, вахта на командирском мостике... Бывает и последнее. И никуда, наверное, не денешься, как от судьбы, и от последнего дня на корабле..,

В базе, когда лодка пришвартовалась, я спросил у капитана второго ранга, как он желает попрощаться с экипажем — выстроить людей на верхней палубе или соберемся в лодке?

— Я уже со всеми попрощался, — тихо ответил Федор Павлович. — Вам, Антон Васильевич, тоже желаю семь футов под килем. — Он крепко обнял меня и быстро, в каком-то порыве, направился к трапу.

Пошел дождь. Он завесил шумной шторой корабельные огни. На берегу фонари раскачивались, как маятники, и бросали в лужи неровные блики. Федор Павлович остановился у трапа, постоял и, засунув руки в карманы, зашагал торопливо по пирсу. Ветер раздувал полы его шинели. В эту минуту он похож был на огромную птицу с распластанными крыльями, которую спугнули с гнездовья.

... А я, наверное, не одну еще ночь отдам напряженным раздумьям о том, смогу ли хоть что-то добавить к тому, что сделал мой учитель, или хотя бы стать с ним вровень...

ГЛУБИНА

И снова я, кажется, теряю чувство времени. Со мной всегда случается такое, когда на подводной лодке ухожу в море. Люблю походную жизнь, отдаюсь ей до конца. Здесь, в безбрежных просторах, прошлое для меня не существует. Оно отодвигается куда-то, растворяется, как утренняя дымка. Странно счастливое наступает состояние.

Еще несколько дней назад со мной творилось что-то невероятное. Останусь один, возьму книгу, а перед глазами Ленинград, в переулке дом Литвиновых и окна, занавешенные тяжелыми шторами. Закрою глаза и слышу голос Нины...

А теперь это кажется далеким, нереальным. Сейчас время как бы остановилось. И все пережитое мной на берегу утеряло остроту, мир сузился до размеров лодки. Над головой многометровая толща воды. Где-то там, наверху, перекатываются мутно-серые волны. Бездомный бродяга ветер дурит не в меру, свирепо мечется над морем. А здесь — тишина глубин. Что-то таинственное и неповторимое есть у нее.

Сюда никогда не заглядывает солнце, но жизнь здесь все-таки существует. Тут нет времен года, тут всегда постоянная температура... Постоянство...

Нет, оно и здесь мнимое. Подводная тишина обманчива. Она нередко таит в себе предательскую опасность. В это подводное безмолвие я вслушиваюсь всем своим существом. И тогда кажется, что я врастаю в эту тишину, становлюсь ее составной частью. Это состояние помогает мне четко работать.

Только что нашу лодку преследовали корабли «противника». Они не жалели глубинных бомб, и в иную минуту каждый из нас мог бы стать легкой добычей морских пиратов. Но слаженные действия всего экипажа выводят лодку из опасной зоны сплошных взрывов. И мы не только защищаемся, мы — нападаем. Оторвавшись от «противника», выбираем цель и начинаем атаку.