Другая

Я вытаскиваю крышку стока под посудомоечной машиной, в ней полно маленьких дырочек, пропускающих воду, но отделяющих остатки еды; сегодня она покрыта зеленым горошком и маленькими четырехугольными кусочками морковки. Магдалена уронила на пол контейнер с вареными овощами, они собрались в ситечке сливного отверстия вместе с застывшими комками картофельного пюре. Поднимая крышку металлической палкой с крючком на конце, я думаю о Карле, думаю о нем, когда выбрасываю овощи в измельчитель для пищевых отходов, думаю о Карле, когда сильными струями ручного душа смываю с конвейерной ленты машины присохшее картофельное пюре и пол покрывается тонкой пленкой, которую следует тоже смыть, а еще отчистить покрытие внутри машины и жестяные противни из-под лососевой запеканки, которые кто-то промыл слишком горячей водой, отчего протеин коагулировал, и теперь их надо подвергнуть гранульной мойке, чтобы маленькие жесткие ядовито-синие пластиковые шарики, обрушившись на них градом, их очистили; посреди сырости, грязи и бряцания липких контейнеров я думаю о Карле. Он всегда выглядит таким чистым. Всегда пахнет чистотой и заражает меня ощущением чистоты, находясь с ним, в его запахе, я становлюсь кем-то другим. Становлюсь больше человеком, которым хочу быть.

По вечерам я чувствую себя одинокой, начиная с сумерек. Мое сердце тянется к горизонту, словно пустая чаша; наполни меня, думаю я, наполни меня чем угодно. Я смотрю в окно, вижу проходящих мимо людей, мужчин, направляющихся с работы к автобусам и поездам, домой к семьям, они одеты по-зимнему, слегка задерганы, подошел бы почти любой из них, думаю я; я могла бы открыть окно, высунуть голову и попросить кого-нибудь из них зайти. Только подержи меня немного в объятиях, ты можешь ласкать меня, делать почти все что угодно, только потом обними меня. Приди ко мне, веселый матрос [7].

Во время моих прогулок на улице ни души, все дома, с семьями. Все мужчины сидят на диване с женой, которую, возможно, больше не любят, но все равно не бросят. Они способны изменять ей сколько угодно, но бросить ее – нет. Они предпочитают жить в отношениях, не предполагающих честности. Так поступают взрослые мужчины, думаю я. Затем думаю о женах. Довольны ли жены? Догадываются ли они о чем-нибудь? Изменяют ли мужьям в ответ? Я думаю об этом, проходя между гаванью и автобусным вокзалом, в такое время здесь ходить не следует. Здесь пролегает улица для проституток, если таковые еще существуют.

В одной книге, которую я читала, говорилось о том, что женщины-проститутки являются в современных крупных городах соответствием мужчинам-фланерам: они аналогичным образом присваивают себе город в ночное время, прогуливаются мимо незнакомцев и заглядывают им в глаза. Однако если фланеры только думают, что могли бы заняться любовью с проходящей мимо женщиной, проститутки воплощают это в жизнь, по крайней мере, ненадолго. О женщинах-фланерах ничего не говорилось. Фланирующие женщины – это шлюхи. Я их никогда не видела, но машины иногда сбавляют возле меня скорость в надежде, что я окажусь кем-то другим. Может, я и есть какой-то другой человек.

Мне хочется послать Карлу эсэмэску, но нельзя, я могу писать ему только, если он первым написал мне, иначе эсэмэску может случайно увидеть жена, сегодня он проводит вечер с женой. Он на родительском собрании, или они ходили в кино, или сидят на диване, пьют чай и смотрят фильм, всей семьей, как на глянцевой американской рождественской открытке. Невозможно конкурировать с той, что носила под сердцем его детей, думаю я и злюсь на себя, злюсь на собственные наивные мысли. Я уже передумала их все, воображала, как мы куда-нибудь едем, он вывозит меня в мир, в Южную Европу: мы можем видеться на людях, он может держать меня за руку, водить в ресторан и наблюдать, как окружающие мужчины с завистью косятся на него, думая, что я молода и красива, возможно, представляя себе, как мы потом идем домой и занимаемся любовью, считают, что ему повезло. Но везение ему не нужно, ему нужна его открыточная семья. Такой, как я, в подобной жизни места нет.

– Я тебе кое-что купил, – говорит Карл.

Он протягивает мне пакет из сети магазинов, продающих нижнее белье, внутри лежит белая коробка с розовой шелковой лентой. Коробка красивая.

– Ой, по какому поводу? – спрашиваю я.

Он слегка улыбается.

– Собственно, это в основном подарок мне, – тихо объясняет он. – Тебе необязательно… но я думаю, на тебе это будет красиво смотреться.

Я вынимаю коробку из пакета, тяну за сверкающие ленточки, пока бантик не распускается, поднимаю крышку. В коробке лежит шелковистая бумага такого же розового цвета, и когда я ее приподнимаю, там оказывается еще больше розового: розовая ткань, розовые кружева. Это коротенькая ночная рубашка и трусики, оба предмета из одинаковой, напоминающей нейлон, почти прозрачной розовой ткани. Белье странное, выглядит детским и одновременно дешевым, сама я бы такое себе точно не выбрала. Карл смотрит на меня, явно ожидая реакции.

– Красиво, – произношу я.