Другая

Мы с Карлом быстро устанавливаем негласные правила для тем разговоров: я даю ему понять, что не хочу ничего знать о его повседневной жизни, о том, чем он занимается с семьей, и, когда они уезжают на выходные, а я понимаю, что, видимо, к родителям жены, я не задаю вопросов, поскольку мне неприятно представлять его общающимся и беседующим с ее родителями, которые, естественно, любят его – ведь как может быть иначе, и эта мысль вызывает у меня такую неприязнь, что от нее мне становится чуть ли не дурно. Я понимаю также, что с браком у него все в порядке – никакого большого кризиса или грядущего развода, правда, с его стороны есть чувство, что все наскучило, в основе которого, как я понимаю, ощущение, что он не чувствует себя желанным.

Я думаю, что с женщиной, которая живет с Карлом и не дает ему чувствовать себя желанным, что-то не так. Как можно, имея такого мужа, не говорить ему ежедневно, какой он замечательный, что нет ничего прекраснее, чем смотреть, как он засыпает, что он так красив, что можно прямо умереть, когда он входит в прихожую, благоухая осенью, свежим воздухом и теплом корицы, с обмотанным вокруг шеи клетчатым шарфом и слегка растрепанными ветром волосами, и что когда он выходит из душа с одним полотенцем вокруг талии, с красивым торсом, еще в конце ноября немного сохранившим загар, от него невозможно оторвать глаз, поскольку он подобен произведению искусства, чему-то, к чему ты даже не думала, что когда-либо сможешь настолько приблизиться. А когда он садится рядом со мной в постели, я провожу пальцами вдоль его руки, самой красивой из виденных мною рук, где под нежной кожей можно увидеть вены и мускулы, и я говорю ему об этом, он смотрит на меня с удивлением. Я говорю, что он наверняка должен знать, что у него по-настоящему красивые руки, а он отвечает «нет», поскольку ему никогда никто об этом не говорил.

Это неслыханно. Я думаю, что с ней что-то не так, что ей остается винить саму себя. Это расточительность, чтобы такой мужчина, как Карл, находился с кем-то, кто его не ценит, и, думая об этом, я злюсь – это просто космическая несправедливость, которую я помогаю исправить.

Хотя я так полна им, нашими отношениями, сексом, его обликом, его личностью, я также понимаю скрывающиеся за всем этим механизмы: речь идет о влечении, основанном на потребности в подтверждении для нас обоих. Поскольку это одинаково работает в обе стороны: такой желанной, как с Карлом, я себя никогда не чувствовала, даже близко к этому. Он способен бесконечно говорить мне обо всем, что ему нравится в моем теле, о теле, которое я раньше воспринимала как вульгарный чехол для моей души, и это тело он, оказывается, любит, почти боготворит. Он считает, что оно идеально во всех отношениях, говорит, что я ведь должна была понимать, что в первые разы, когда он видел меня в столовой, он мог думать только о том, чтобы сорвать с меня одежду и прикоснуться к моему телу. Как же я могла это понимать? Ведь я чувствовала себя просто отвратительной в этой жуткой одежде, с тряпкой в руке и лоснящимся от жары и сырости в моечной лбом.

– По тебе было видно, что на самом деле тебе там не место, – говорит он. – По всему твоему облику было видно, что ты выглядишь вроде бы элегантно, хотя одета, как все остальные, видно по твоему взгляду. Я думал, что у тебя умный взгляд, слишком умный для того, чтобы ты задержалась на этой работе слишком долго.

Я впитываю каждое слово. Ничего лучшего мне еще не доводилось слышать. Как я могла жить без того, чтобы кто-нибудь говорил мне подобные вещи? Мне хочется быть тем человеком, которого он во мне видит. Я знаю, что смогу. Надо только любой ценой не давать ему начинать видеть меня такой, как я вижу себя сама.

Однажды он намекает, что понимает, что я встречаюсь и с другими мужчинами, воспрепятствовать этому он, естественно, не может, да и не имеет морального права, учитывая его собственную ситуацию, но сама мысль его огорчает, и он ничего не хочет об этом знать. Я киваю и отвечаю «о’кей», хотя ни с кем другим не встречаюсь и не имею ни малейшего желания. С его стороны, конечно, вполне нормально говорить подобные вещи, однако я расстраиваюсь, поскольку мне хотелось бы услышать, что он не хочет, чтобы я встречалась с кем-то другим. На самом деле я хотела бы услышать от него, что у нас с ним все слишком прекрасно, чтобы выдерживать остальную часть жизни; что другая его жизнь, о которой я ничего не хочу знать, теперь, когда он знает, что мог бы иметь взамен, представляется ему невыносимой, и долго так продолжаться не может, и что, если я пообещаю ни с кем другим не встречаться, он обещает как можно скорее оставить жену. Однако этого он не говорит.