Другая

В комнате темно, сердце сильно бьется. Мой мобильный телефон лежит возле кровати, часы показывают половину шестого вечера. Я проспала весь день. В комнате пахнет рвотой, и хотя от этого вновь подступает тошнота, чувствую я себя уже не так плохо. Я в силах встать с постели и медленно дойти до ванной Карла и Габриэллы. Невзирая на мягкий свет, выгляжу я в зеркале ванной комнаты ужасно: макияж размазан, волосы торчат в разные стороны, на пересохших губах пятна от вина. Я выгляжу старой. Я еще не настолько постарела, но внезапно отчетливо вижу в зеркале намек на морщины под глазами, резкую тень на щеках, бывших раньше круглее. Я слишком стара для такого.

Я споласкиваю лицо холодной водой, полощу рот с капелькой зубной пасты. На полках стоят дорогие кремы для кожи, косметика и ароматические свечи марки, которая знакома мне по интерьерным журналам; я живо представляю себе, как супруги рядышком стоят у зеркала, собираясь куда-нибудь по вечерам: она мягкой кисточкой наносит на щеки румяна от «Шанель», он бреется, наблюдая за ней, и думает, что она красива. Больше он этого делать не будет. Она сразу же вышвырнет его. Возможно, он успеет забрать с собой принадлежности для бритья, иначе ему придется зайти в магазинчик у Центрального вокзала, купить пакет одноразовых оранжевых станков для бритья и взять их в гостиничный номер, где он будет вынужден поселиться, поскольку больше идти ему некуда. Прийти ко мне домой он не сможет, ведь я предала его. Я не могу смотреть себе в глаза в зеркале.

Я прибираю на кухне, мою бокалы и выбрасываю сыр и оливки, которые простояли на столе ночь и целый день и выглядят отвратительно. Затем беру пластикатовый пакет и рулон хозяйственной бумаги и вытираю возле кровати, брызгаю спреем чистящего средства, которое нашла в шкафчике под мойкой, протираю водой и открываю окно, чтобы холодный вечерний воздух распространился по комнате и унес с собой на улицу кисловатую вонь.

Я застилаю кровать, связываю мешок с мусором и ставлю его возле двери, потом сажусь на диван в гостиной. В комнате темно, через окно мне видно, как ужинают в квартире по другую сторону улицы. Совершенно обычный повседневный ужин обеспеченной семьи в красивой квартире в Норрчёпинге. Там идет жизнь. Все это обычное и надежное и есть жизнь. Все, чего у меня нет.

Я звоню Алекс, но она не отвечает. Затем пишу СМС Карлу, чтобы он позвонил мне, как только сможет, после чего сижу в темной комнате более получаса в ожидании ответа, но он не отвечает. Он тоже ужинает со своей семьей.

Ощущая внутри пустоту, я механически закрываю окно в спальне, проверяю, не оставила ли темных волосков в раковине. Потом, взяв с собой мешок с мусором, ухожу, не оставляя никаких следов.

Когда он звонит мне следующим утром, я все ему рассказываю. Поначалу он не может поверить, что это правда, затем кричит и ругается. «Как, черт возьми, ты могла на такое согласиться?» – несколько раз спрашивает он.

Вообще-то, я знаю: потому что он не мой. Потому что я разозлилась и расстроилась из-за того, что он уехал в отпуск с семьей, но, возможно, больше всего потому что хотела навредить его жене. Хотела разрушить все, что принадлежит ей, а не мне. Сперва я думаю, что говорить такое нельзя, ведь он потом не захочет со мной встречаться. Но сама слышу, насколько пустыми звучат мои слова, когда я говорю, что напилась и что он сам знает, как Алекс умеет манипулировать людьми.

– Я хотела разрушить вам жизнь, – произношу я. – Габриэлле и тебе. Хотела как бы расставить все по своим местам. Добиться справедливости.

Голос изменяет мне. В голове проносится: как я, такая умная, могу быть такой дурой? Как я могла оказаться человеком, способным на такое? Он кричит, что я идиотка, его голос доносится будто издалека. Прежде Карл никогда на меня не кричал. Потом он кладет трубку, но через несколько минут перезванивает. Он успокоился и, похоже, сообразил, что ему лучше иметь меня на своей стороне, иначе он останется в полном одиночестве. Когда его голос вновь подобрел, я начинаю плакать от отчаяния, что я все испортила. Оттого, что мне себя жаль.

– Прости, – всхлипываю я. Это эгоистическое «прости», последняя попытка заставить его стать моим, заставить выбрать меня, настолько самоуничижительное «прости», что кажется, будто я валяюсь у него в ногах, хотя мы разговариваем по телефону. Он не отвечает.