Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Для этой книги, однако, важно не то, где находился сам Лосев в координатах «ядро – периферия», а то, что его работы если не запустили, то оформили и усилили процесс изменения восприятия истории мысли, которая становится отдельной, интересной, ценной отраслью познания. В издании сочинений Платона те комментарии, что написаны Лосевым, лучше всего демонстрируют его тактику: признавая легко и неоднократно Платона объективным идеалистом, он делает акцент на слове «объективный», тем самым раскрывая и отношение Платона к объективной реальности, а возвращаясь к идеализму, подчеркивает, что фактически Платон смог безупречно обосновать наличие мира идей, не смог лишь доказать того, что они первичны по отношению к реальности. В общем, такие комментарии рисуют истинный масштаб Платона, которого уже вряд ли можно после этого изображать лишь младшим современником Демокрита[660]. Когда Лосев рассуждает об отличиях античного и современного материализма[661], то раскрывает перед читателем перспективу самой возможности продуманных сравнений внутренних смыслов философских систем, при этом, хотя он и признает теперь большее совершенство «современного диалектического материализма», все-таки уходит от оценки античного мировосприятия свысока. Воспитывая читателя, восприимчивого к смыслам философии прошлого, такие работы предполагали и более тонкое восприятие смыслов самих этих работ, как раз то самое умение заглянуть за марксизм, почувствовать, что есть нечто большее. Это создавало условия для перекодировки сознания и читателей, и самих исследователей.

В 1972 г. вышел сборник статей, посвященный 80-летию филолога Ф. А. Петровского (1890–1978), в котором были опубликованы в том числе работы, представлявшие собой попытки не только описания, но и понимания античных культурных сюжетов. Так, Аверинцев посвятил статью мифу об Эдипе – сюжету, который не имеет смысла разбирать, если оставаться в пределах марксистско-ленинского подхода, и который также был затронут в творчестве очень поздно опубликованного Я. Э. Голосовкера (1890–1967)[662]. Интересно, что Аверинцев не старается рассказать о трагедии Софокла «Эдип-царь», он задает более узкий, но и более интересный угол рассмотрения: «Исследователи вновь и вновь будут ставить вопрос: что сделал Софокл с мифологической фабулой? Тема этой статьи другая: что он в этой фабуле нашел как данность?»[663] Анализ сюжета мифа с точки зрения античного восприятия, включая толкования снов и попытку через семантический ряд используемых понятий проникнуть в подтекст античного видения связи между инцестом и властью, между мужским стремлением к знанию и решением о самонаказании, – это уже, безусловно, не блуждание автора во тьме или на ощупь в таких сложных темах, но при этом он движется по своей нити рассуждений вообще без марксистского фонаря[664]. Кстати, в конце статьи довольно прозрачно дается намек на победу христианства над язычеством, в исключительно положительной интонации[665].

Конечно, в сборнике преобладали статьи с меньшими претензиями, но там был опубликован и перевод Гаспаровым начала «Ифигении в Тавриде» с интересным введением, где переводчик рассуждал на тему сложной связи между оригиналом и переводами – тематика для филологической науки более чем обычная, но Гаспарова всегда отличала в этом вопросе сильная историческая аргументация. И в эти годы уже формируется будущий автор «Занимательной Греции» – мастер очерка, вся прелесть которого в том, что ему не нужны пышные теоретические предисловия, а сила которого – в сугубом знании предмета и его контекстов. Это не отсутствие систематики, а просто другой ее тип.

Следует упомянуть также о том, что в сборнике вышла и знаменитая впоследствии работа В. Н. Ярхо (1920–2003) «Была ли у древних греков совесть?»[666]. Новацией в данном случае является уже заглавие, сама же статья, которая говорит о невозможности приложения современного концепта к тем внешним проявлениям стыда, которые изображаются в аттической трагедии, сейчас может выглядеть достаточно очевидной, но тогда была также серьезной заявкой на переоценку обычных прямолинейных трактовок. В этом нет никакой борьбы с мейнстримом в полном смысле слова, поскольку автор как раз и использует исторический метод, но тематика, стилистика исполнения не просто далеки от подходов советской филологии, а мало связаны с ними. Аверинцев, Гаспаров, Ярхо позже станут авторами ряда глав в первом томе изданной Институтом мировой литературы АН «Истории всемирной литературы» (1983), который был посвящен древности.