Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

В первые годы советской власти воинствующие атеисты, осевшие во время Гражданской войны в Комиссариате юстиции и позднее в Отделе пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), стремились дискредитировать моральный и политический авторитет Русской православной церкви[650]. Информация о мелких половых преступлениях, совершенных священниками и монахами, стала пусть и не самым главным, но сильным инструментом в антирелигиозной пропаганде и агитации. Начав с дела епископа Палладия 1919 года, атеистические журналисты и прокуроры приступили к «вскрытию язв» церковной жизни, делая акцент на чревоугодии и половых усладах[651]. В судах над православными священниками по обвинению в половых преступлениях (как в деле Палладия) процессуальные стандарты отступали на второй план, в то время как процесс превращался в показательную демонстрацию для той части публики, «которая еще не освободилась от религиозных предрассудков»[652]. Суды над священниками по делам о половых непристойностях обычно касались гетеросексуальных отношений, и если дело происходило между совершеннолетними, которые были в состоянии дать согласие на секс, то они могли вскрыть противоречия между декларируемой властями сексуальной свободой граждан и стремлением режима подорвать моральный авторитет Церкви. Поэтому в таких делах обычно озвучивался эпизод принуждения или развращения несовершеннолетних, чтобы подкрепить законность дела. При этом обвинители считали, что они искореняют моральное «лицемерие» и контрреволюцию[653]. Поскольку священники, монахи и монахини принадлежали к социальной группе, по советским законам формально лишенной избирательных прав и полноправного гражданства (до сталинской Конституции 1936 года), законодательная основа для подобных преследований не нуждалась в крепкой почве[654].

Анализ культуры «монашеского разврата» большевикамиатеистами отвергал предположения о биологической этиологии или о том, что «монахи-гомосексуалисты» страдали от психического заболевания. В Вологде в 1922 году проходил суд над отцом Василием, обвинявшимся в сексуальных отношениях с послушниками. Архиепископ Александр, которому священник непосредственно подчинялся, организовал довольно искушенную систему защиты. Так, местный врач, выступая в качестве эксперта, заявил суду, что

<…> виновный монах – больной человек с извращенной половой психикой, что эта болезнь была распространенной как в древних Греции и Риме, так и в современных заграничных государствах и что так как потерпевшим мальчикам не было причинено телесного повреждения, то и в деяниях этих нет особой вины[655].

Суд проигнорировал эти заявления, основанные на исторических и медицинских аргументах, и приговорил отца Василия к максимальному наказанию в пять лет лишения свободы, а за сокрытие преступления архиепископ Александр и еще один священник получили по году тюремного заключения. С одобрения Комиссариата юстиции обвинитель в суде настаивал на недопустимости медицинского «милосердия и жалости по отношению к сидящим на скамье подсудимых монахам». Автор протокола суда отверг слова врача о том, что гомосексуальность – это пораженная болезнью сексуальность, а «мужеложство – одна из распространенных в истории человечества болезней». По мнению составителя прокола:

Обвинитель был прав, когда <…>, обрисовав условия и обстановку монашеской жизни, указал, что эта жизнь, которая как будто бы для окружающих должна быть образцом подвига, аскетизма, нравственности и чистоты, в действительности является сплошным обманом и лицемерием <…> и что в условиях этой жизни, во избежание нареканий и обвинений в нарушении монашеских обетов, приходится давать исход половому чувству в извращенных формах[656].