Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

Большевистские агитаторы, вступавшие в борьбу с «отсталыми» элементами населения Советского Союза, не сомневались, что складывавшаяся медицинская модель была неприложима к тем формам однополых отношений, с которыми они сталкивались. История их борьбы с христианским духовенством и с обычаями сексуальной жизни «первобытных» народов юга и востока Советского Союза свидетельствует о том, что они активно продвигали тезис о прямой зависимости половых девиаций от сложившихся социальных условий. Пытаясь взломать печать на дверях тайного мира монастырской жизни или желая «осовременить» культурные практики исламских и кавказских народов, большевистские агитаторы создавали политику сексуального различия, которая резко противоречила «передовым» европейским психиатрическим и эндокринологическим гипотезам.

Члены антирелигиозного движения, воспринимавшие большевизм с энтузиазмом, и русские большевики, сочинявшие законы для новых периферийных советских республик, подходили к регулированию однополых проступков как пережитков старого быта, подлежавших искоренению. Действуя таким образом, они создавали дискурс, противоречащий медикализированным и либертарианским голосам, раздававшимся от некоторых психиатров и юристов РСФСР.

Культурная революция, сопутствовавшая первой пятилетке (1928–1932 годы), не обошла стороной и вопрос сексуально-гендерного диссидентства. Она породила дискуссию, отголоски которой запечатлелись в ряде эпизодов о возможности существования «трансвеститов» (этим понятием охватывались все вариации «среднего пола») в новом обществе. Эта дискуссия отражала, с одной стороны, опыт большевистской борьбы с пережитками старого быта, а с другой – страстное стремление медицинских умов разрешить научный вопрос половой аномалии.

Как и в других областях науки, медицинский подход к этому вопросу прошел через утопическую фазу (в 1929 и 1930 годах), когда психиатров вновь охватил оптимизм относительно сексуальной эмансипации и открытий эндокринологии. Видение врачей, ратовавших за то, чтобы определенные социально аномальные идентичности находились в ведении медицины, откровенно расходилось с более жесткой стратегией регулирования «девиантного» поведения и образа жизни. Дискурсивное пространство, внутри которого аномалии вроде «гомосексуалистов» или «трансвеститов» могли спокойно существовать в Советском Союзе, начало постепенно исчезать во время первой пятилетки.

Отказ от медицинской модели

Народный комиссариат здравоохранения (равно как и некоторые ученые с юристами) воспринял декриминализацию мужеложства в УК РСФСР 1922 года как перевод гомосексуальности из сферы полицейского регулирования в область медицинских вопросов. Тем не менее существовали формы однополых отношений (обычно между мужчинами), которые часть большевистских деятелей отказывалась рассматривать как вопросы медицинского характера. Они отвергали рассуждения о врожденности однополого влечения и отрицали, что исторические свидетельства присутствия однополой любви в других культурах подтверждают ее универсальность. Большевистские агитаторы утверждали, что некоторые «развратные» нравы старого режима (среди священнослужителей Русской православной церкви) или у «первобытных» народов Советского Союза (южные и восточные этнические группы) являются социально обусловленными формами «половых извращений». С последовательностью, которая была чрезвычайно редка для политики в отношении сексуально-гендерного диссидентства, большевики вели кампании и вводили меры, направленные на искоренение классовых предпосылок и социальных структур, которые, как они считали, способствовали формированию «извращений». Подобные инициативы накладывали очевидные ограничения на биомедицинский подход к восприятию сексуально-гендерного диссидентства, лишая научную экспертизу главного слова в данном вопросе. Они также порождали политические дискурсы об аномальных сексуальностях, которые шли вразрез со стремлением Комиссариата здравоохранения стать частью международной политики сексуальных реформ и сужали возможности либертарианского толкования революционного законодательства о половых преступлениях.