Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

Большую роль в гомосексуальной субкультуре играли специфические коды, характеризовавшие жестикуляцию и речь и позволявшие гомосексуалам узнавать друг друга. Мужчины, желавшие заняться сексом с юношами или другими мужчинами, давали об этом знать по-разному. Некоторые жесты были явно заимствованы у проституток, привлекавших клиентов. Другие означали просьбу нежного внимания со стороны более богатого мужчины. Рассказ о нищете пронизывает истории многих молодых людей, искавших контакта с состоятельными мужчинами. Броская одежда, яркая косметика и пудра, женоподобные манеры – все это были способы привлечения внимания, которые сигнализировали о целях юношей и мужчин, принадлежавших этой субкультуре.

Самым важным жестом был характерный взгляд – распространенная форма осторожной заявки о себе. Об этом признаке знали даже те, кто не принадлежал к этому кругу, судя по замечаниям анонимного осведомителя, «настучавшего» на петербургских «содомитов»: «Тетки, как они себя называют, с одного взгляда узнают друг друга по некоторым неуловимым для постороннего приметам, а знатоки могут даже сразу определить, с последователем какой категории теток имеют дело»[171]. Обмен долгими взглядами, особенно в местах с известной в этом плане репутацией, означал принадлежность к соответствующей субкультуре. Солдаты и «тетки» соблюдали этот ритуал вблизи общественных туалетов Зоологического сада; то же повторяли подростки и их клиенты около цирка Чинизелли (по воспоминаниям 1908 года)[172]. К числу привлекавших внимание ритуалов принадлежали также просьбы поделиться сигаретой, дать прикурить или соответствующие предложения сигареты и огонька. Правда, некоторые «хулиганствующие» мужчины-проституты пренебрегали осторожностью и просто подходили к потенциальным клиентам с протянутой рукой и грубоватым «Драсьте!». Один предреволюционный бытописатель заметил, что мужчины, «„покупающие“ товар, носят на лице „особую специфическую маску желания[173]“. После 1917 года набор сигналов не изменился. Хорошо осведомленный матрос, арестованный в 1921 году на «педерастической вечеринке» в Петрограде, показал, что он был в курсе сексуальных намерений присутствовавших, «так как видел это из их взглядов, разговоров и улыбок»[174]. Уже упоминавшийся проститут П. говорил, что за 1925–1927 годы он «видел лично, встречал где-либо [или] распознал как одного с ним сорта» в Москве не менее пяти тысяч гомосексуальных мужчин. После первого контакта обычно завязывалась беседа. Петербургский юрист А. Ф. Кони приводит некоторые истории, рассказанные в 1870-х годах пострадавшими от шайки вымогателей Михайлова. Чтобы заманить богатых мужчин в компрометирующие ситуации, они прикидывались бедными, но благородными юношами. Вероятно, такие слезливые истории рассказывались не только шантажистами, но и мужчинами-проститутами. К мировому судье, направлявшемуся через «роковой Пассаж» в свой клуб на Михайловской площади, подошел член шайки и попросил денег для умирающей матери. Наивный судья сжалился и дал три рубля, а юноша, сделав вид, что получил мзду за мужеложство, поднял крик и стал привлекать внимание, заявляя, что если «такие гадости предлагаешь», то должен не скупиться и заплатить «пятьдесят рублей». Другие члены шайки плакались прохожим, что «исключены из училища за неплатеж». Излюбленный прием состоял в том, чтобы, стоя у входа в цирк Чинизелли, упросить состоятельных мужчин купить им билет на представление[175]. Во всем этом ощущалось классовое расслоение, которое, вполне вероятно, отражало в том числе и пропасть между городом и деревней. Михаил Кузмин описывает встречу на Невском проспекте в 1924 году с «профессионалом», вероятно, только что приехавшим в город. Хотя дело было после революции, оба участника – проститут и потенциальный клиент – действовали по привычной схеме, видимо, мало изменившейся после падения царизма: