Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

В июне 1926 года по приглашению народного комиссариата здравоохранения Хиршфельд в качестве сексолога посетил Советский Союз. Судя по всему, из СССР он вернулся глубоко разочарованный ханжеством большевиков. Ему стало ясно, что научный интерес к гомосексуальности постепенно иссякал, а гомосексуальное поведение в новом социалистическом государстве расценивалось как «непролетарское». Немецкий активист-врач понял, что никаких открытых, организованных групп гомосексуалов в новой России не было, а советская журналистика и литература не касались этой темы. Хиршфельд был немногословен относительно своего путешествия (что для него нехарактерно) и опубликовал лишь скупую газетную заметку о поездке[585]. Неизвестно, встречался ли он с кем-либо из перечисленных им советских психиатров, находившихся под влиянием его идей[586]. (На Михаила Кузмина, который наряду с Николаем Клюевым присутствовал 8 июня 1926 года на «смертельно скучной» встрече с сексологом, тот произвел скверное впечатление[587].) Тем не менее в 1926 году идеи Хиршфельда еще во многом определяли советские воззрения на сексуально-гендерное диссидентство.

Биосоциальные теории гомосексуальности

Хотя гормональная этиология половых аномалий привлекала внимание своей новизной и многообещающими возможностями, множество советских психиатров активно предлагали теории, которые, признавая роль биологии, также делали акцент на социальной среде, в которой сексуальность формируется. Биосоциальное понимание социальных аномалий (вроде преступности, самоубийства, проституции и наркомании) было в 1920-е годы доминирующей парадигмой, которой придерживались специалисты во многих областях советской науки. Разделявшие эту точку зрения психиатры стремились задействовать гибкую и динамичную теорию психопатии при обсуждении сексуально-гендерного диссидентства. Психопатическая модель для такого типа пациента появилась в конце 1920-х годов (о ней читайте в шестой главе). В начале десятилетия группа психиатров выдвинула альтернативное биосоциальное объяснение половых аномалий, тем самым бросив вызов исключительно биологической гормональной модели Штайнаха – Хиршфельда. Акцент на влиянии окружающей среды (или воспитания) в сочетании с рефлексологией Бехтерева и психоанализом, как его понимали в России, также был привлекателен и для марксистских идеологов.

Теория, согласно которой половое притяжение – это сложный рефлекс, была развита Бехтеревым задолго до 1917 года. Его апеллирующая к здравому смыслу пропаганда «полового здоровья» и полового просвещения на научной основе целиком согласовывалась с рационалистической сексуальной политикой, проводившейся лидерами коммунистической партии. Однако успеху его деятельности после октября 1917 года в большой степени способствовали как его активная работа в области психиатрии, так и политические предпочтения. Он принял большевистский режим и энергично участвовал в строительстве нового общества, оставаясь вне партии. При царизме научная и врачебная деятельность Бехтерева протекали в стенах Петроградского психоневрологического института; в 1920-х годах этот институт стал центром Психоневрологической академии, состоящей из пятнадцати отделений (в том числе Института изучения мозга и психической деятельности, образованного в 1918 году), которую сам Бехтерев и возглавил[588].