Другая миссис

— Девочка называла это игрой в статую.

В статую — потому что обе стояли, как статуи, пока одна из них не потеряла равновесие и не упала. Пытаюсь представить картину: девочка и женщина вместе бегают кругами. Вот только девочка — альтер, и, если верить всему сказанному, это никакая не девочка, а я сама.

Краснею от одной мысли, что я, тридцатидевятилетняя женщина, могла держаться за руки и кружиться по комнате с другой взрослой женщиной. И замирать как статуя. Что за абсурд… Не могу принимать это всерьез.

Пока не вспоминаю слова Тейта:

«Поиграем в статую, поиграем в статую!»

Это задевает меня за живое.

«Мама — врунья! Ты знаешь эту игру».

— У страдающих диссоциативным расстройством в среднем около десяти альтеров, — сообщает собеседница. — Иногда больше или меньше. Бывает, доходит до сотни.

— И сколько у меня, по-вашему?

Я не верю ей. Это просто какая-то хитроумная афера с целью очернить мою репутацию, подвергнуть сомнению мое здравомыслие и навесить на меня убийство Морган.

— Пока я познакомилась с двумя.

— Пока?

— Их может быть и больше. Диссоциативное расстройство идентичности часто начинается после того, как с пациентом жестоко обращались в детстве. Формирование альтеров — своего рода защитный механизм. Они служат разным целям — например, оберегать своего хозяина, говорить за него, прятать болезненные воспоминания.

Пока она объясняет, я представляю, что во мне живут паразиты. Это напоминает мне буйволовых скворцов — птиц, которые поедают личинок, живущих на спине у бегемотов. Когда-то это считалось симбиотическими отношениями, пока ученые не выяснили, что на самом деле птицы-вампиры буравят кожу бегемотов, чтобы пить их кровь. Тоже мне симбиоз…

— Расскажите о вашем детстве, доктор Фоуст, — просит собеседница.

Начинаю рассказывать, хотя помню не слишком многое. Собственно, не припоминаю ничего лет до одиннадцати.

Женщина молча смотрит на меня, ожидая продолжения.

«Вы ведь время от времени отключаетесь, доктор Фоуст?»

Но потеря сознания случается из-за таких вещей, как злоупотребление алкоголем, эпилептические припадки, низкий уровень сахара в крови.

Я не теряла сознание в детстве. Я просто не помню его.

— Это типично при диссоциативном расстройстве, — сообщает собеседница после долгой паузы. — Диссоциация помогает забыть о травмирующих событиях. Защитный механизм, — зачем-то повторяет она.

— Расскажите об этой… Камилле, — прошу я. Надо попробовать поймать женщину на лжи. Рано или поздно она начнет себе противоречить.

Женщина говорит, что альтеры бывают разными. Садисты, защитники и многие другие. Пока она не до конца поняла, кем является молодая женщина, которая иногда заступается за меня, а иногда отзывается обо мне с ненавистью. Она раздражена, зла, агрессивна. Что-то вроде любви-ненависти: Камилла ненавидит меня и одновременно хочет стать мной.

А маленькая девочка понятия не имеет о моем существовании.

— Офицер Берг взял на себя смелость провести небольшое расследование. Ваша мать умерла при родах, не так ли?

Я отвечаю, что да. Преэклампсия[49]. Отец никогда об этом не заговаривал, но я знала, что он страшно переживает: его глаза блестели при каждом упоминании ее имени. Как ужасно, наверное, лишиться жены и растить дочь одному…

— Когда вам было шесть, ваш отец женился во второй раз, — утверждает женщина.

Я не согласна:

— Нет. Мы с отцом всегда жили вдвоем. Больше никого не было.

— Вы же говорили, что не помните свое детство, — замечает собеседница. Но я отвечаю, что кое-что помню: как мы с отцом жили в городе, когда мне было одиннадцать. Он ездил на работу на электричке и возвращался пьяный часов через пятнадцать-шестнадцать.

— Помню, — настаиваю я, хоть и не помню, что было до этого. Но мне хочется верить, что ничего не менялось.

Женщина достает из «дипломата» бумаги и рассказывает. Когда мне было шесть, отец женился на женщине по имени Шарлотта Шнайдер. Мы жили в Хобарте, штат Индиана. Отец работал торговым агентом в небольшой компании. Через три года, когда мне исполнилось девять, он и Шарлотта развелись. Не поладили.

— Что вы можете сказать про свою мачеху?

— Ничего. Вы с офицером Бергом ошиблись. Никакой мачехи не было, только отец и я.

Собеседница показывает фотографию. Мой отец, я и незнакомая, но очень красивая женщина стоим перед домом, который я впервые вижу. Домик маленький, одноэтажный, с мансардой. Почти весь скрыт за деревьями. На подъездной дорожке незнакомый автомобиль.

Отец выглядит моложе, чем в моих воспоминаниях. Более красивый, более энергичный. Он смотрит украдкой на женщину, а не в объектив камеры. На лице искренняя улыбка, что странно: он редко улыбался. На снимке у него густая темная шевелюра. Нет морщин под глазами и на щеках — они избороздят его лицо позже.

В детстве отец дал мне прозвище Мышка, потому что я была нервным подвижным ребенком и все время морщила носик, словно мышка.