Другая школа 2. Образование – не система, а люди

О реальном мире Анжела знает больше многих: несколько лет она вела в Воронеже группу трудных подростков, а в Москве почти год работала с детьми из детского дома. «Дети чувствуют, насколько ты «настоящий», – говорит Елисеева. – И если у тебя есть внутреннее неприятие ребенка или ты воспринимаешь ваше совместное время как «просто работу», он никогда тебе не раскроется. Например, подростки в детских домах не верят вообще никому. Ты приходишь к ним в первый раз, и у тебя есть примерно десять минут, чтобы доказать, что ты их друг. У нас, взрослых, постепенно уходит такое умение мгновенно «считывать» людей. За годы работы в детских домах я научилась главному: чтобы понять и принять любого человека, нужно увидеть его в деле. Поэтому нужно вначале найти с детьми совместное дело, а потом сделать его вместе».

В разговоре с одним преподавателем английского в Петербурге я услышал фразу: «Когда ребенку ничего не интересно, это ненормальная ситуация. Детям всегда что-то интересно». Вопрос «Помогите, ребенок ничем не увлекается» задает мне в программе каждый третий родитель. «Очень важно через доверительную беседу «вытащить» из детей их интересы, – соглашается Анжела. – А если их нет, рассказать вначале про свои. И тут стоит использовать собственный опыт: например, мои личные негативные переживания помогли мне лучше проживать проблемы детей. Я однажды замещала урок в школе, где были трудные подростки, и один мальчик прямо на уроке достал мяч и начал бить им о пол. Нельзя же сказать: «Убери мяч!», потому что тогда ты порвешь тонкую ниточку, существующую между тобой и ребенком. Я подождала, пока он закончит, а затем начала расспрашивать, чего они все хотят от жизни. Тут же откликнулась «протестная группа» – дети сказали, что им вообще ничего не нужно. Сдать бы ЕГЭ на минимальный балл, а дальше они спокойно пойдут работать на автомойку. Но я знала, что это – ответы безысходности: «Я не знаю, что мне выбрать, поэтому не выбираю ничего». Ты начинаешь задавать вопросы: а когда были маленькими, чего хотелось? И постепенно дети начинают раскрываться. Странно, не правда ли? Работаешь со взрослыми, и у них всегда куча нерешенных вопросов, с которыми они готовы обратиться за помощью. А с ребенком нужно добиться, чтобы он позволил решать его проблемы».

С того случая прошло четыре года, и со своим трудным классом Анжела общается до сих пор. «Самые сложные ребята всегда были моими любимчиками, – говорит Елисеева. – Потому что это подростки со своей жизненной позицией, которые выдерживают свои границы. Мне всегда казалось, что такие дети смогут добиться большего, потому что у них есть свое мнение – и нет человека, который бы смог это мнение у них отнять. Потому что дети очень часто сталкиваются со взрослыми, которые не спрашивают об их потребностях, вместо этого навязывая им свои. Бывают взрослые, для которых детские проблемы вообще несущественны. И мне кажется, что ровно в этот момент дети перестают таким взрослым верить. В моей жизни был человек, который на равных выстраивал со мной отношения. Этот руководитель детской организации помог мне удержать свой внутренний стержень. И я убеждена, что каждому ребенку нужен человек, который ориентировал бы его своим примером. Показывал, что можно быть счастливым человеком во взрослой жизни, что дальше у ребенка все получится. Просто самое главное – это искренне и не фальшиво верить в детей, попытаться их услышать и понять. Потому что только так мы можем вернуть их доверие к нам».

20:30 Что нам теперь делать?

В Москве окончательно наступил вечер, а в Лос-Анджелесе, где сейчас живет сэр Кен Робинсон, – всего половина одиннадцатого утра. Я пытаюсь уложить в голове услышанное за этот день, и мне нужен, очень сильно нужен взгляд со стороны человека, с которым ты как будто говоришь на одном языке.