Другая страна

Эрик заметил их первым. Его словно толкнул кто-то – он обернулся и увидел через открытую дверь, как Вивальдо и Ида подходили к бару. Они остановились поболтать с музыкантами. На Иде было облегающее фигуру белое платье с низким вырезом, на плечах – яркая шаль. На пальчике одной руки горело рубиновое колечко в виде змейки, другую оттягивал тяжелый, грубой работы серебряный браслет. Блестящие волосы она зачесала наверх и собрала на голове короной. Ида была гораздо красивее Руфуса и, если бы не кривившая губы прелестная печальная усмешка – такая памятная Эрику, – никто бы не поверил, что она его сестра. Эрик мгновенно обратил внимание на эту столь знакомую ему повадку, а также на одну деталь ее туалета, которую не сразу признал. Когда она, засмеявшись остроте одного музыканта, откинула голову, в ушах ее задрожали на свету тяжелые серебряные серьги. Вид сверкающего металла и смеющейся девушки вызвал у Эрика страшное колотье в груди и под лопаткой. Он как будто не мог пробудиться от кошмарного сна. Тяжелые и старомодные серьги напоминали формой стрелу с оперением. Руфус никогда не любил их. Давным-давно, когда они еще были запонками, Эрик подарил их Руфусу, и это стало своеобразным признанием в любви. Руфус редко надевал их, но бережно хранил. И вот они вновь, преображенные, предстали перед Эриком – на теле сестры друга. Крепыш студент, глядя прямо перед собой, прижался к нему коленом. Эрик отодвинулся и отошел от стойки бара – ближе к дверям, чтобы, посмотрев в сторону зала, его сразу же заметили.

Так они и стояли: он, потягивая виски в баре, а они, болтая в сумерках пред входом. Вглядываясь в Вивальдо, Эрик понемногу вспоминал его облик. Тот возмужал и казался оживленнее прежнего. Хотя он был так же строен и худощав, но выглядел как-то материальнее, словно нагулял невидимый жирок. В памяти Эрика он остался эдаким недоверчивым диким жеребенком, легко и осторожно ступающим и готовым в любой момент взбрыкнуть и ускакать прочь, теперь же он твердо стоял на земле и пугливое фырканье дикаря исчезло. Хотя, возможно, не совсем: когда он говорил или, напротив, слушал, глаза его летали с одного лица на другое – пытливые, изучающие, внимательные, они умели теперь скрывать его мысли. Беседа у дверей бара приобретала между тем невеселый оттенок: один из музыкантов заговорил о неудовлетворительной оплате, о пассивности профсоюзов и, махнув рукой в направлении, где стоял Эрик, о тяжелых условиях труда. Вивальдо слушал музыканта с невозмутимым лицом, но глаза его потемнели, и он быстро глянул на Иду. Девушка смотрела на говорившего с тем же печальным и гордым выражением лица.

– Советую тебе еще раз подумать о том, что тебя ждет, крошка, – заключил джазмен.

– Я уже все обдумала, – сказала Ида, потупив взор и теребя одной рукой серьгу. Вивальдо взял эту ее руку в свои – она подняла на него глаза – и нежно поцеловал Иду в самый кончик носа.

– Ну, – проговорил другой музыкант, – пора возвращаться. – Он повернулся и вошел в бар; проходя мимо Эрика, бросил в его сторону: – Извините. – Ида что-то шептала на ухо Вивальдо, тот хмурился. Волосы упали ему на лоб, поправляя их, он резко откинул голову и вдруг увидел Эрика.

Мгновение они молча смотрели друг на друга. Еще один музыкант, возвращаясь на эстраду, прошел мимо. И тут Вивальдо заговорил.

– Значит, ты здесь. Не ожидал. И не верил, что ты вернешься.

– А теперь, когда я здесь, что ты думаешь? – спросил Эрик, широко улыбаясь.

Вивальдо неожиданно, с громким хохотом, широко развел руки, и полицейский, мгновенно насторожившись, подошел и застыл за его спиной, ожидая какого-нибудь криминала; а Вивальдо, мигом преодолев разделявшее их с Эриком расстояние, крепко обнял друга. Пошатнувшись, Эрик чуть не потерял равновесия и не выронил стакан; улыбаясь, он смотрел в довольное, сияющее лицо Вивальдо, видя краем глаза настороженное лицо Иды и озабоченное – полицейского.

– Ах ты чертяка, разбойник рыжий! – орал Вивальдо. – Вот уж совсем не изменился! До чего ж я рад тебя видеть! Даже не думал, что так обрадуюсь. – Он выпустил Эрика из рук и отступил немного назад, без сомнения понимая, какого натворил шума. Потом потащил Эрика на улицу, к продолжавшей стоять у дверей Иде. – Вот тот сукин сын, Ида, о котором я тебе столько говорил. Это Эрик. Чтобы сохранить человеческий облик, бежал из Алабамы.

Полицейский, явно неправильно оценив эту сцену, заподозрил неладное и, оставив колебания, заглянул в бар. Но, не увидев криминала, неспешно ретировался. Вивальдо тем временем лучезарно улыбался Эрику, словно тот был его единственной гордостью и радостью, и, не спуская с него глаз, все повторял Иде:

– Это Эрик. Эрик, познакомься с Идой. – Наконец он взял их руки и соединил.

Ида, смеясь, пожала Эрику руку и посмотрела прямо в глаза.

– Вот уж наслышалась о вас – больше чем о ком-либо другом. Не могу передать, как рада нашему знакомству. Я привыкла считать вас чем-то вроде мифа.

Прикосновение ее руки, взгляд, приветливость и красота потрясли его.