Другие ноты

Нет уверенности, что стилеты в сердце не засаднят с новой силой. Иногда воображение начинает рисовать страшные картины. Что-то непременно случится, что-то обязательно сломается. Это физиологический страх, болезненный, он ноет, как зуб, только в грудной клетке. Я говорю себе: эй, не перебарщивай, не стоит цепляться за ростки своих опасений, не давай им прорастать, слышишь, иначе они укоренятся, начнут плодоносить, крепко внедрятся и однажды, в один непрекрасный день, загрызут тебя, задушат, разрушат до основания. Какие основания у тебя ожидать только худшего? Их нет. Но страх приотворяет калитку в моей душе и робкими шажками пробирается внутрь. Почти каждый день. С этим невозможно жить, но я живу, такое существование похоже на сон, хочется проснуться однажды окончательно и бесповоротно, в мире без страха и порывистого ветра в груди, предельно натянутых канатов нервов и потных рук, к которым липнет тревожное и непостижимое: «А вдруг?» А вдруг у него остановится сердце. В его роду все сердечники. А вдруг образуется тромб. Когда он сдавал анализы, никогда, что у него в крови, вообще что с его организмом. А вдруг – теракт в каком-нибудь магазине, метро, на улице. А вдруг он встретится с другом. Одним из тех, кого не видел сто лет и кто умеет пить крепкие напитки без последствий. Кто напоит его в стельку, а ведь у него в роду все сердечники, вдруг у него остановится сердце. Вдруг у него случится кровоизлияние, он же совершенно, абсолютно не может, а главное, не умеет пить. А вдруг он утонет на своей рыбалке. Куда его леший несет, зачем ему эта рыба, прекрасно можно прожить без нее или обойтись морской. Сейчас все можно купить. Любой каприз, как говорится. Мне совершенно непонятна эта рыболовецкая философия. Зимой он может переохладиться и подхватить воспаление легких, может провалиться под лед, и ищи-свищи его потом, летом лодка может перевернуться. Зачем он едет покрывать крышу к этому своему товарищу, как его там… Разве он умеет класть шифер? А вдруг он упадет со стремянки? А вдруг с самой крыши?

Только одно «вдруг» невозможно. Его никогда не случится, никогда не произойдет. Это то, о чем я никогда не думаю, у такого «вдруг» ни малейшего шанса, «вдруг авария» брошена на дно пыльного ящика в щербатой, потертой тумбочке со вспученными язвами лака на скрипящих дверцах, заперта на ключ, который утерян. Тумбочка стоит в чужой квартире провинциального города, и у нее другие хозяева. Как и у машины Мечика.

57

Если хочешь знать, что будет, когда придется исчезнуть, иди на вокзал, покупай билет в первый попавшийся пункт без личных ориентиров, приватных знакомств, к чужим, попросту – в бездну. Выйди там на какой-нибудь площади и ныряй, как Маленький Мук, в толпу длинной улицы – против течения, постоянно смотри вперед, по возможности поверх-голов-ниже-неба – и все, тебя уже нет. Воскреснуть ты сможешь лишь у двери, к которой ключ подойдет, когда «куриная слепота» прихожей умрет и ты включишь свет.

Тарелка с супом, поставленная Ниной, устыдила ее, она проспала несколько часов и не удосужилась как-то продумать ужин. Но чувство неловкости, неизбежное в чужой квартире, не позволило бы хозяйничать. К тому же ее кулинарные способности… Так она себя убеждает.

– Ты просто меня ошарашила, Ивка, приехать сюда, все бросить, с чего вдруг?

Никому другому она не позволила бы называть себя Ивкой. Возможно, никому другому это и в голову не пришло бы. Нина стабильна в своей непосредственности, словно спрыгнула прямиком из детсадовской фотографии и уселась рядом как ни в чем не бывало, только ростом повыше и челка не такая кособокая.

– Странно, говорили, ты замуж вышла. Не сложилось, значит, говоришь. Но здесь, даже не знаю. Вряд ли, скажу тебе, ты здесь что-то забыла. Жители столицы на такие города смотрят как на ссылку. Тебе нечего делать в провинции. Да и не так-то просто найти что-то. Хотя я никогда этим не занималась. Газета с объявлениями, ну конечно! – позапрошлый век там, а не варианты. Ты даже не представляешь, что это могут быть за варианты! Володя! Сколько ждать тебя можно! Он у меня деликатный, не хочет мешать…

Ивета понимающе кивает, Нина ставит перед собой тарелку, задумчиво разглядывает Ивету и нервно постукивает черенком ложки о стол.

– Ты ешь, ешь… Очень изменилась, и не узнать. Внешне, я имею в виду. Раньше ты такой не была… Но на что ты собираешься жить? Здесь туго с работой, тем более – со специальным образованием. После увольнения хоть нормально рассчитали? Всегда нужна финансовая подушка. Это тебе сейчас кажется, что многого не надо. Хотя одета ты стильно, только мрачно. – Нина одаривает ее легендарным взглядом Лорен на декольте Джейн Мэнсфилд. – А говоришь, многого не надо. Давай, рассказывай…

Иве неудобно говорить и есть одновременно, замешкавшись, она поднимает ложку и снова кладет в тарелку.

– Если рассказывать нечего, значит, несчастная любовь. Он изменил?