Другие ноты

Трое суток она провела в командировке в чужом туманном городе, который даже не успела разглядеть, и две ночи подряд думала о том, действительно ли Женька не скучает по ней, как утверждает по телефону, хорошо ли спит без нее, спит ли вообще.

Она уезжала. Ненадолго, конечно, и все-таки. Женя уезжал «по делам фирмы». Чтобы «не подвести отца, его старания и труды». Она не вникала. Его командировочные дела могли длиться неделю или даже две. У мужа были дела, а у нее так – делишки.

Женька не просто скучала по папе, она горевала. Она говорила: ну почему никогда не уезжаешь ТЫ. Могла без нее обходиться. Папина дочка. Мать опостылела ей. Три года декрета. И всего два года работы. Но какая там работа, всегда у нее есть время забирать Женьку из сада и водить в сад, а у любимого папы – никогда нет. Папино фото зацеловывается и прижимается к груди перед сном. Ее фотографию даже распечатывать не стоило. Она и без того вечно маячит у дочери перед глазами. Возвращаясь после редких минут отсутствия, она получала отчет о том, как двум Женям было весело. Даже если они просто пялились в телевизор с фильмом каких-нибудь ужасов 18+ и не включили ни одного мультика. Эти двое, сооружающие палатки из двух одеял и воображения, тяготились ее вечными страхами перед сквозняками, острыми ножницами, кишечной инфекцией после плохо вымытых продуктов, падением с опасной высоты. Этим двоим ничего не стоило пропустить обед и проигнорировать ужин. Но она надеется. Что эти двое – снисходительно, а как иначе! – выслушивающие ее наставления, остаются под колпаком флюидов ее самозабвенной материнской преданности и контроля – даже в ее отсутствие. И нет, она не ревнует, разве что немного завидует. Умению быть такими беспечными, как Жени.

60

Хотела убежать от прошлого, как Лавиния Фуджита из Венеции, а нашла лавину воспоминаний и заблудилась. Оказалось, что рядом с той жизнью, в которой я благоденствовала восемь лет, есть другая, которая тоже могла стать моей.

Этот город, где меня никто не ждал и отчего заведомо было пусто внутри, с такой очень слабой весной и совсем маленькой историей, с глазами талого снега на асфальте и шелухой семечек на перроне – я сразу захотела его сменить, этот город, сразу же по прибытии. Может быть, я попала в неурочный час, может быть, стоит выждать и оглядеться, промелькнула подспудная мысль, что мне не все равно, надо же. Для равнодушного пассажира сгодится любая станция, хоть у черта на куличках, а тут. Пока я думала, где и каким психотерапевтом обзавестись, внезапно стала отличным аналитиком.

Я хотела найти себя ту, тогдашнюю, какой была до того, кем являюсь теперь, хотела пуститься на поиски отчасти забытых образов, чтобы вернуть себе автобиографию, чтобы не рехнуться от боли, чтобы снова ориентироваться в пространстве.

Если суждено падать в пропасть, подобно Алисе, то пусть это будет знакомая нора, думала я. Найду себе какой-нибудь старый дом, где при входе пахнет прелой картошкой и тусклым светом, все знакомо и нет посторонних, отмою его, наведу уют и развешу свои кружева. Вариант, что я не найду в этом доме себя, я как-то не учла. Не учла, что мне придется уживаться с этими небесами и с этими улицами. Хотя почему бы и нет, в конце концов. Ведь смешно даже думать о будущем. Будущего не существует, а смысл у жизни тот, который дает ей человек. Иногда он не может ничего придумать, и жизнь начинает походить на книгу с провисающим сюжетом.

И вот я стою и спрашиваю себя: с чем я осталась? Проще описать без чего. Без того легкого пожатия руки, без трепетного касания, которое кажется самым дорогим теперь, когда поздно стлать соломку, стою и оглядываюсь по сторонам, всеми брошенная, никто не смотрит мне в рот, никто не заполняет собой мое существование, никто не демонстрирует мне свою вездесущность. Разве не этого я хотела? Разве не я пыталась выстроить преграды, заборы, воздвигая шаткие стены, а порой и неприступную крепость ради краткого мига одиночества? Сколько раз мне приходила головокружительная мысль, какой прекрасной была бы моя независимая и свободная жизнь? Итак, все, что повторяется трижды, – сбывается. По крайней мере, в сказке. А у большинства сказок, как известно, несчастливый конец.

7