Другие ноты

Но в садике на следующий день – катастрофа. Женя перестала разговаривать. Сочинила свою собственную дактильную азбуку. Показывает на пальцах буквы, которые в ее представлении соответствуют алфавиту, и воспитательнице предложено выучить этот вымышленный язык, иначе разговаривать Женя не желает. Девочка рано научилась читать, девочка придумывает странные игры, хорошо, что девочке скоро в школу.

– Это все от одиночества, – недовольно констатирует Женя-старший. – Она становится такой же странной, как ты. Все от одиночества. Я знаю, ты хочешь сказать, что я тоже в семье один. Но не забывай, какая у меня семья. Приемы, дети маминых подруг, цирк или театр по воскресеньям. Мне некогда было скучать. Почему я так же не развлекаю свою дочь? У меня много работы. А ты, я не виноват, что ты не любишь цирк. Но если бы Женя была не одна…

Так он впервые заговаривает о втором ребенке. О том, что это пойдет на пользу им всем. Как будто речь идет о поездке на море.

63

Гостеприимство Веты закончилось на пакетике случайных карамелек из дорожной сумки. Кофе не осталось, она разделалась с тем, что был у нее с собой, за два дня, посему заварила сомнительный чай из коробки, которую нашла в шкафчике, и теперь наблюдала, как чашка обрастает розоватыми помадными следами, которые оставляет Нина. Наверное, потому, что чай горячий, а ей хочется быстрее его выпить, она попеременно держит чашку то в правой, то в левой руке, множит фантики от конфет, пока Ивета с удивлением смотрит на безнадежно вытертую клеенку, которая только сейчас обратила на себя ее внимание, нужно будет поменять, найти какой-то компромиссный вариант, может быть, скатерть, впрочем, какая разница, она все равно не сидит за этим столом. Ивета почти не ест, поэтому и с угощением туго – или забывает, или просто не хочет, – еще она успела забыть, какая Нина активная, и теперь жалеет, что сообщила свой адрес. Вдруг это войдет у них с Ядоловом в привычку: часто бывать у нее в гостях. Впрочем, кажется, Володе она нравится не больше, чем он ей. За стенкой бормочет телевизор, вот кто его отличный собеседник.

Нина допивает чай, вскидывается на реплику Ивы о том, что город слишком серый и ему не хватает красок и настроения, со знанием дела рассуждает, что сейчас везде одинаково: сырость, слякоть, плохие дороги, можно подумать, в твоей столице ранней весной Диснейленд. Потом с напускным равнодушием отправляется исследовать квартиру, поочередно заглядывая в ванную, туалет, рассматривая прихожую. Выносит вердикт, что квартира, конечно, не фонтан. Интересуется, чем Ива занималась целую неделю. Ивета не знает, что ответить. Большую часть времени она гуляла по городу и собиралась съездить к маме, но так и не нашла в себе сил. Ничего, до годовщины еще есть время, она возьмет себя в руки и съездит, к тому времени окончательно сойдет снег и можно будет поменять цветы.

Володя не отвлекается на их появление в комнате, Нина озирается по сторонам, выглядывает в окно.

– Вот. Телевизор хороший, – говорит она между прочим. – Много каналов, наверное?

Ивета отвечает, что не смотрит телевизор, Володя уточняет, что каналов сорок четыре, так чем ты занималась, снова спрашивает Нина.

– Я просматриваю вакансии, но пока что-то…

– Надо как-нибудь собраться, нормально обсудить, что с тобой можно сделать. В смысле куда тебя пристроить.

– А у вас много знакомых?

– У Володи. Наши же все укатили, как ты, сразу после школы. – Нина ложится на диван, ворочается на нем из стороны в сторону, как кошка: ничего, вполне удобно, – велит Володе собираться, нужно еще постирать, мы все делаем вместе, хвастается Нина, и Иве тоже пора подумать о том, как не заскучать в одиночестве. Найти себе мужчину. Все-таки это очень странно, что она решила вернуться. Нужно расширять границы возможного, а Ивета все профукала, по глупости небось, подумаешь, несчастная любовь, но терять из-за этого прописку в столице!

64

Моя главная потеря похожа на апокалипсис, все остальное – просто медленное отмирание каких-то клеток, каких-то частиц, если бы можно было ускорить этот процесс, но увы. А для жизни в таком состоянии нужна практика. Даже аксиома подлежит заучиванию наизусть. Однако вы молодцы, ребята, что-то включили во мне, я чую, нечто живое еще теплится, возмущенно отвечает на несправедливость, это уже было, было, какое головокружительное дежавю! – и, пожалуй, с меня довольно этих вопиющих совпадений, пожалуй, я больше не смирюсь. Я больше не умею держать чувства под колпаком, заматывая в целлофан и не допуская обид – рассадников негатива. Теперь я умею только жечь напалмом, всю свою жизнь я позволяла себя разворовывать, но нет, теперь я требую хотя бы объяснений, вам ведь известно, что в древности – и сейчас еще в некоторых странах арабского мира – за воровство отрубали руку?