Читаем Другие. Режиссеры и их спектакли полностью

И любительский, и народный театр имеет право быть. Но давайте и скажем ему, что он любительский, а в профессиональном театре поднимем планку и перестанем заниматься дешевым пиаром. Он все равно есть, все куплено. Как раньше, так и сейчас. Но сами-то не будем обольщаться, что вот сейчас придут «свои» критики и толкнут нас в заоблачные выси. Давайте займемся серьезными вещами. Может быть, создадим худсоветы или ареопаг критики. Он и был, он есть и сегодня, негласный. Так надо назвать его вслух и сказать – это ареопаг, а дальше – папарацци. У нас еще есть мощные имена, есть интеллигентная, интеллектуальная критика, и театральная, и литературная. Это чушь, что литературные критики ничего не понимают в театре. Они иногда чувствуют то, что театральная критика «не ловит». Мне еще Александр Петрович Свободин говорил: «Светланочка, зовите литературную критику. Не зовите так много театральных. Театральной критике только кажется, что она понимает о театре. Она не знает ни литературы, ни истории театра. Она бескультурна, в основном». А у литературных критиков есть обзор, есть культурные реминисценции, они видят и понимают контекст. Они могут понять литературную основу произведения, а не только ее театральное выражение. Это ничто, когда критик считывает только верхний знаковый слой и в рецензии пересказывает в основном содержание пьесы. Надо же знать, на какой базе эта семиотика произросла. «Счастливое событие», спектакль, в общем не обделенный вниманием критики, на самом деле три четверти критиков не поняли! Не поняли смысла соединения Бродского с Мрожеком, про суть стиля модерн, опирающегося на прошлую культуру, рефлексирующего на эту тему, – не поняли. Тема Бунина в пьесе Ибрагимбекова «Петля» – тоже не понята. Про то, что мы берем убийство Распутина и проецируем его на сегодняшнее раскольничье время, не хотят понимать. А мы это делаем сознательно, и литературоведы это понимают. Нашему театру интересно прочитать анализ спектакля, а не услышать оценку. Кому «пять с плюсом» критики ставят сегодня, кому – «три», говорят про каких-то генералов, лейтенантов в режиссуре. Безумие какое-то! И оскорбление. Давайте, теперь режиссеры будут выставлять баллы критике. Хотя я бы не стала опускаться до такого унижения. Надо вообще это прекратить. Ну зачем я какому-то пацану буду ставить «два»? Хотя я и «кол» могу поставить, но совсем не потому, что он хамит в своих статьях, а потому, что он непрофессиональный человек, у него нет образования, я это вижу, тетя Маня с тремя классами начальной школы может такую статью написать. Но зачем на это сердиться? «Ай Моська, знать она сильна…» Их это греет, и бог с ними. Время сметет всю эту нечисть. Газеты не могут себе позволить серьезный анализ спектакля, потому что пишут для зрителя? Но ведь и Рассадин в «Новой газете», и Анненский в «ЛГ» или в «Верстах» тоже пишут для зрителя. Просто критики сегодня по-разному представляют себе зрителя. Одни с ним делятся своими мыслями, другие его презирают.

Ведь дело же не в хвалебных рецензиях. Мы же понимаем, что спектакль не всегда происходит.

Ну, бывает, ничего не сошлось сегодня. Ну, приди еще раз. Свободин смотрел «Катерину Ивановну» четыре раза! И написал мне потом огромное, на 7–8 страниц, письмо, когда мы ехали на БИТЕФ. Написал, чего не надо делать артистам, чтобы не проиграть фестиваль. Я им это письмо зачитывала. Оно у меня до сих пор хранится как образец работы театрального критика с театром. Мы потеряли такое сотрудничество театра и критики. А оно нужно – когда ты на выпуске, оно нужно и в процессе репетиций. Я помню, как Дмитрий Сарабьянов консультировал нас в связи с «Катериной Ивановной».

Переход из стиля в стиль (первый акт – гиперреализм, второй – импрессионизм, третий – модерн и четвертый – русский авангард) никак не получался. Актеры уныло смотрели в пол, я была в отчаянии. И тогда пришел Сарабьянов, полтора часа говорил, посмотрев какие-то кусочки спектакля, после чего все вдруг утишились, утешились и пошли репетировать. Сила его личности словно продиктовала нам условия игры и способ существования. Спектакль – это незаконченное произведение, в нем есть и должен быть блеск развития. Вот когда режиссура или критический ареопаг будут объяснять это на семинарах молодой критике, когда критики поймут, что главное – не первым выкрикнуть «дерьмо, дерьмо, дерьмо!», а положить свой кирпичик в строение спектакля, мы обогатим и себя, и критику. И не будет ни ругани, ни агрессии с обеих сторон, ни распрей, кто главнее.

Мне кажется, если уж мы заговорили об этом, то это и сбудется. Уже есть такое желание всех сторон. Все устали от… «выхожу один я на дорогу». Так давайте серьезно отнесемся к процессу, который идет. Хотим мы того или не хотим, он идет. Значит, профессиональное надобно отделить от любительского жесткой демаркационной линией. Пусть даже что-то профессиональное будет отсечено как любительское, но пусть будет линия. Если вектор найден, то рано или поздно все устоится.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное