Другие. Режиссеры и их спектакли

Из фактов собственной биографии, из отношений с собственной мачехой Э. Олби сложил философскую притчу. Три мелодии трех женщин – будто в назидание, а может, в наказание потомству – расплел он и сплел в одну судьбу. Поначалу кажется, что героини действительно три разные женщины трех возрастов. Вместо имен – первые буквы латиницы: А. (Е. Симонова) – 92 года, В. (В. Бабичева) – 50 лет, С. (З. Кайдановская) – 26. Чтобы зритель ничего не напутал, на актрисах белые майки с черными «номерами» – А, В и С. Как у бегунов на длинную дистанцию. Когда во втором акте они являются, окутанные белым шифоном и газом, и садятся на высокие табуреты (то ли невесты, то ли, может быть, ангелы), вдруг становится ясно, что женщина одна, а перед нами три ее ипостаси. Встреча с самой собой – кто ж не мечтал об этом. То ли Девушке привиделись Женщина и Старуха, и она заплакала во сне. То ли перед Старухой мелькнули тени прошлого. То ли Женщина беззвучно оплакала молодость и вздрогнула от надвигающейся старости.

В спектакле почти нет действия. Пройдет, протанцует бессловесный мужчина (А. Фроленков), то идеальный принц, то реальный муж, то почти ирреальный сын, покинувший мать. Пронесется и бесплотный дух женщины (А. Ибрагимова), что перед последним вздохом покажет жизни кукиш. Но в основном спектакль неподвижен – злые, острые разговоры, скрипучие препирательства трех героинь. А глаз не оторвать: интересно. Забавно, смешно, грустно, трагично. Старуха (Е. Симонова) смотрит на жизнь уже не в очки, а в бинокль. Какая прелестная и жестокая метафора. Девушка (З. Кайдановская) страшно амбициозна. Такой и должна быть жестокая молодость, которую раздражает старость, как главное зло. Какое точное наблюдение – в юности кажется, что уж тебя-то старость непременно минует. Женщина (В. Бабичева) охраняет цинизмом свой зыбкий покой. Демонстрирует мудрость и здравый смысл: терпение – вот главное качество, которому научает жизнь. Но какая же это скучная процедура – заедать свою усталость от жизни бутербродами с чаем. Актрисы просто пересаживаются со стула на стул, а то и вовсе мечтательно замирают на месте. Правда, во втором акте каждой будет разрешено взорваться в монологе. Но и без этого внутренняя динамика у спектакля – мощнейшая, ибо три возраста самоутверждаются в своей правоте. Кто победит, кто убедит – не ясно вплоть до финала. А зритель нервничает. Согласно паспортным данным «болеет», как у боксерских канатов или у кромки футбольного поля. Спорят ведь – о смысле и предназначении, о покое и страсти, о гармонии и диссонансе. О том, как прожить, чтобы жизнь не казалась убыточной. Ну и, конечно, не могут прийти к согласию. «Если бы молодость знала, если бы старость могла» – старо, как мир, но зато как еще живо. Когда приходит умение и опыт, уходит легкость и желание что-то и кому-то доказать.

Не знаю, откуда сорокалетний режиссер так все знает про женщин и старость (даже то, что о ней никто никому не рассказывает), но ему не откажешь ни в наблюдательности, ни в тщании (редком, но настоящем режиссерском качестве), ни в запасе любви к своим героиням. Его актрисы возрастам соответствуют не вполне, но это и есть верное и остроумное режиссерское решение. Художественное решение. Если бы, к примеру, старая актриса играла старость, спектакль, скорее всего, потонул бы в мелодраматизме. Если бы старая актриса живописала довольно откровенный сексуальный опыт своей героини, это бы было смешно, но и неловко. А так – на нас со сцены смотрят «сухие глаза трагедии» (по Мейерхольду). И наше сердце заливается слезами. Трио в спектакле звучит слаженно, нежные мелодии причудливо переливаются. Но все равно, главная принадлежит Евгении Симоновой. Воспоминание о нестареющей девочке-принцессе, которую она сыграла когда-то в «Обыкновенном чуде» М. Захарова и которую в ней потом эксплуатировали десятки раз, только помогает оценить то «смертельное сальто», которое она совершает в «Трех женщинах». «Старость – это способность думать о себе в третьем лице», – говорит героиня Олби. Эту способность – одновременно быть и «думать в третьем лице» – и воплощает Е. Симонова. В этом «ап!» – бездна умений и приспособлений, чувства и чувствительности. Профессионализм, который не может не вызвать и уважение, и восхищение.