Другой дом

От этой слабой улыбки у Тони защемило сердце; даже после четырех лет знакомства он так и не смог к ней привыкнуть — каждый раз щемило, как впервые. Они познакомились одним незабываемым днем, и началось с того, что, не успел он открыть глаза и увидеть ее, как ему сразу страшно захотелось забыть, в каком положении находился он при этой первой встрече, а именно лежа на софе у себя в холле. Судя по тому, как он иной раз глядел на нее, он до сих пор все никак не мог на нее насмотреться, до конца ее разглядеть: процесс постепенного завороженного узнавания пока так и не уступил места уверенному знанию и привычке. А привыкнуть к объекту своего изучения он не мог потому, что сам объект этот постоянно менялся. Тони и по сей день порой казалось, что он все еще лежит на той софе, ибо он боялся резким движением прервать метаморфозы, происходившие в предмете его наблюдений, нарушить непредсказуемое чередование, в ходе которого то в ребенке вдруг проступала женщина, то во взрослой женщине проглядывал сущий ребенок. Эти метаморфозы не имели ни начала, ни конца, и наблюдать за ними можно было с неустанным любопытством. Пугливый ребенок становился высокой стройной нимфой, будто плывущей на облаке, но уловить явственный момент этого преображения никак не получалось. Будь это возможно, он бы ответил на него каким-нибудь своим соответствующим превращением, хотя и тешил себя приятной надеждой — до сих пор ничем не омраченной, — что, будучи свидетелем этих занятнейших в своей текучести перемен, он как раз волен не меняться, оставаться прежним и продолжать испытывать к ней банальную и вполне невинную симпатию. Ему казалось, что ни к кому из тех, кто прежде ему нравился, он не испытывал таких приятных, необременительных чувств — а у мужчины его возраста не раз и не два бывали, как он их небрежно именовал, «заурядные» вспышки любовной лихорадки. Его не волновало, какое пламя может разгореться от этой конкретной искры; он никогда не задавался вопросом, к чему может привести его симпатия к мисс Мартл. Она не могла привести ни к чему — так было предрешено. В силу удачного стечения обстоятельств возникло удобное положение, которое позволяло удерживать все в рамках, делало их близкие отношения приемлемыми и публичными, так что их можно было не прятать за закрытыми дверями, не делать из них тайны — положение это ограничивало их арену, если можно так выразиться, преддверием храма дружбы, которое открыто ветрам и залито солнцем, и запрещало даже мечтать о том, чтобы проникнуть в его сумрачное и тесное нутро. Тони сурово говорил себе, что достичь какой-то цели можно, только если к ней проложен реальный путь. Он и сейчас помнил так, будто это случилось вчера, о жестокой просьбе — столь странной и удручающей, но вместе с тем трогательной, — одним махом отрезавшей ему все пути и превратившей его жизнь в тупик, что, не ищи он для нее скорее философской, чем сатирической аналогии, он сравнил бы ее с пустыней. Он ответил на вопрос своей спутницы о надежности Розы как доверенного лица, успокоив себя тем, что эта ее особенная улыбка — всего лишь еще одно свидетельство ее превосходного природного чутья. И это чутье, благодаря которому разговор с нею никогда не становился пошлым и поверхностным, подсказывало ей, что сейчас вернее всего будет занять среднюю позицию между обеспокоенностью и смирением.

— Если бы мисс Армиджер не сказала мне, — заметил он, — я бы ничего и не узнал. А знать о таком деле мне, конечно, хотелось бы.

— Но почему мисс Армиджер хотела, чтобы вы об этом знали? — спросила Джин.

Тони снова двинулся вперед.

— У нее были на то причины. Одна из них — ее симпатия к Полу, которая и побуждает ее желать ему наивысшего возможного счастья. Она подумала, что, поскольку и я питаю симпатию к одной юной леди, то, вполне естественно, должен желать ей того же и что, намекнув ей о такой возможности, — рассмеялся Тони, — я, быть может, смогу заодно замолвить словечко за этого славного юношу, чтобы облегчить ему задачу.

Джин шла рядом с ним, задумчиво глядя перед собой.

— А откуда она знает, к кому вы «питаете симпатию»? — спросила она.

Этот вопрос заставил его замедлить шаг, но он подавил не утихавшее в нем желание вновь остановиться и встать с Джин лицом к лицу. Он снова рассмеялся, а затем ответил:

— Должно быть, я рассказал ей об этом.

— А кому еще она об этом расскажет?

— Это меня не волнует, — ответил Тони, — и вас, на мой взгляд, не должно волновать тоже. Все, кроме нее, — просто потому, что мы все время у них на глазах, — и так знают, что мы с вами добрые друзья, и как раз потому, что нашей чудесной дружбе уже не первый год, мне кажется, я могу откровенно сказать вам, что думаю.

— О том, что Пол хочет мне сказать?

— Как только вы предоставите ему такую возможность.

Тони собирался продолжить, но Джин его перебила:

— И давно ли вы об этом думаете?

Вызов в ее голосе заставил его несколько смутиться.

— Как давно?

— Ведь вы узнали, что что-то готовится, только тогда, когда мисс Армиджер просветила вас.