Другой Зорге. История Исии Ханако

«…в России меня никто не знает. Меня, правда, поддерживают материально — ваше посольство платит пенсию. Но в целом меня игнорируют. Денег мне не нужно. Я все время жила своим трудом. Но до сих пор не могу понять, почему у вас на меня никто не обращает внимания…

Когда спустя девятнадцать лет после войны о Зорге узнал весь мир, то Москве понадобилось сотворить из него героя. Поэтому из Максимовой сделали его жену, а обо мне просто-напросто забыли. Я трижды была в СССР, но со мной никто так и не встретился из руководства, хотя вдову Бранко Вукелича даже принимал Микоян и вручил награду. В 1964 году, уже после признания Зорге, у меня был корреспондент “Известий”, обещавший, что мои воспоминания будут опубликованы в СССР. Однако вышедшая в Японии моя книга “Рихард Зорге — человек” и поныне не опубликована в России».

Публикуя сегодня эту книгу, в основе которой в значительной степени — воспоминания Исии Ханако, авторы пытаются, в силу своих скромных сил и возможностей, устранить несправедливость, выполнить желание Исии Ханако и дать возможность русскоязычным читателям по-новому взглянуть на образ удивительного человека и настоящего героя — Рихарда Зорге.

Приложение 1 Зорге в тюрьме Рассказ, записанный со слов адвоката Асанума редактором Такасэ Такэмити

…Сравнивая себя с Зорге, Хоригава-сан[102] прямо сказал мне: «Я должен признать, что Зорге был более образованным человеком». А когда я вспоминаю себя в те годы, мне и вовсе становится стыдно. В особенности это касается начального этапа — этих двух лет[103], когда нельзя сказать, что ничего не приходило мне на ум, но… Конечно, нет сомнения, что Зорге был необычайно образованным человеком, но, наверное, у меня самого еще будет возможность поупражняться в аскетизме…

Одзаки Хоцуми пишет об этом из тюрьмы в письмах, адресованных его семье. Вероятно, Одзаки, сидящему в одиночной камере и за исключением дня вынесения приговора ни разу не встречавшемуся с Зорге, адвокат Хоригава и причастные к ведению дела сотрудники тюрьмы Сугамо при каждом удобном случае рассказывали о восхищении, которое они чувствовали по отношению к Зорге. Даже в заключении Зорге оставался спокойным, обходительным и великодушным. Свободно жонглирующий пятью языками — немецким, английским, русским, французским и китайским[104] — космополит, в чьих жилах была смешана славянская и германская кровь, сидя в чужой стране в одиночной камере, он не прекращал улыбаться даже тогда, — глядя в лицо смерти. Вероятно, его душа — сосредоточенная и упорная, всегда оставалась спокойной.

Зорге имел смелость обращаться к тогдашнему адвокату, изображая руками повешение, смеясь и жестикулируя, спрашивать: «Ну что, когда? Когда?»

Не выказывая недовольства, когда это касалось лично его, он беспрерывно засыпал адвоката подробными расспросами о своих бывших товарищах Клаузене и Вукеличе, особенно беспокоился об Одзаки, осведомлялся о состоянии его здоровья, спрашивал о том, как поживает его семья. Он абсолютно доверял людям из своей группы, испытывал к ним глубокую товарищескую любовь. Прокурор утверждал, что Клаузен, отвечавший за поддержание связи с Владивостоком и Шанхаем, испугавшись за себя перед арестом, несколько раз втайне прекращал радиопередачи[105]. Зорге всячески это отрицал, говоря: «Он не такой человек. Не тот он человек, что может обмануть доверие». Тот же Клаузен на суде называл его «дьяволом», говорил, что слышал, как тот хвалил Гитлера, именуя его «Спасителем Германии», а находящийся в застенках Зорге в это время, наверное, понимающе улыбался.

У единственного посещавшего его в Сугамо адвоката Зорге первым делом спрашивал о состоянии дел на линии фронта. И днем и ночью его преследовала мысль о смертельной схватке Германии и Советского Союза под Сталинградом.

Поражение Советского Союза свело бы на нет всю его прошлую работу, которую он выполнял, рискуя своей жизнью. Вероятно, он провел некоторое количество ночей в одиночной камере, ворочаясь и не в силах заснуть. Но как только из отдельных слов адвоката Зорге узнал о переломе в пользу Советского Союза, на лице его появилось выражение неприкрытой радости.

Во время их встречи он часто подносил два пальца ко рту, изображая курение, и пожимал плечами. Для него, любившего покурить, запрет на курение был необычайно мучителен.

Когда тюремный надзиратель сообщал, что пришло время заканчивать встречу, то он, с огромной силой, крепко пожимая руку, бодро говорил на прощание: «Аuf Wiedersehen», и не забывал добавить «Приходите еще».