Другой Зорге. История Исии Ханако

То, что случилось дальше, обе стороны — и наша, и американская описывают примерно одинаково, ибо исходят из одних и тех же рассказов Макса Клаузена, оказавшегося единственным дожившим до наших дней свидетелем последующих событий: «Сильно побитый, но не потерявший самообладания, он протянул мне отчеты на английском и американскую валюту, находившиеся в его кармане, которые нельзя было показывать посторонним, и только освободившись от них, потерял сознание. Из госпиталя я прямиком отправился к нему домой, чтобы забрать все его бумаги, имевшие отношение к нашей разведывательной деятельности, прихватив и его дневник. Чуть позже сюда прибыл Вейс[19] из ДНБ, чтобы опечатать всю собственность Зорге, чтобы никто не мог ничего тронуть. Я вздрогнул, подумав, что вся наша секретная работа выплыла бы наружу, приди Вейс раньше меня».

Учитывая, что дальнейшие рассказы Клаузена сводились к тому, что он вынужден был долгое время выполнять функции резидента и тем самым спас от провала всю группу, все это выглядит фантазией радиста, который решил добавить бонусов к собственному реноме и которого, ко времени его признаний, никто уже не мог проверить. С другой стороны, участие Клаузена в тех событиях, то, что именно его вызвал Зорге сразу после аварии, неоспоримо. Об этом вспоминал и человек, который ничего не знал о взаимоотношениях внутри группы «Рамзая», но который всегда был подле Зорге — Исии Ханако.

Получив телеграмму, испуганная, она немедленно отправилась в Адзабу. В доме была только горничная и рассказать она была в состоянии немногое: с господином случилось ужасное. Вчера поздно ночью он разбился на мотоцикле, местный доктор оказал первую помощь, но из-за очень сильного кровотечения Зорге тут же отправили в больницу Сэйрока. О приезде Клаузена пожилая женщина не упомянула.

Ханако выслушала горничную, находясь в состоянии шока. Выскочив на улицу, она поймала такси и помчалась в больницу с самыми нехорошими предчувствиями. Палата Зорге находилась на втором этаже. Раненый лежал на высокой железной кровати, верхняя часть его тела была приподнята, глаза и рот забинтованы, его левая рука от плеча — перевязана треугольной косынкой.

Ханако тихонько вошла в палату, опустилась рядом с ним и заплакала… Когда она, наконец, смогла немного успокоиться, то, вытирая мокрые от слез глаза, спросила, слышит ли он ее. Зорге утвердительно наклонил голову. Ханако стало легче, и тут приехала горничная, которая помчалась вслед за девушкой, чтобы привезти одежду для хозяина. Врачи не разрешили Ханако остаться ночевать в больнице, хотя она и просила их об этом. Покидая палату, она слегка пожала руку Рихарду, и тот едва заметно кивнул в ответ. Ночевать Ханако приехала домой. Ее мать немедленно отправилась в синтоистский храм (они не закрываются на ночь) — молить духов-ками о выздоровлении возлюбленного дочери.

«В ту ночь, нырнув под одеяло, я приняла решение, — вспоминала Исии Ханако. — Во что бы впоследствии ни превратилось его лицо, он — единственный человек, который мне нужен, и другого в жизни мне не надо, поэтому я буду продолжать молиться за него, — и с этими мыслями я наконец заснула».

Начиная со следующего дня она принялась ежедневно ездить в больницу. С каждым днем бинтов на Зорге становилось все меньше, отеки потихоньку рассасывались, но кожа его оставалась фиолетового цвета, почти черного. Она пыталась с ним разговаривать, но пока что у него получалось произносить лишь по одному-два слова: была разбита челюсть и зубы оказались серьезно повреждены. На верхней губе и посреди лба красовались швы длиной каждый около трех сантиметров, и вообще — раны выглядели удручающе. Веки Зорге из фиолетовых стали черными, судя по всему, пострадало зрение, зрачки затуманились. Одним словом Ханако описала это лицо как «страшное», но еще раз сама себе твердо поклялась в любви и верности Рихарду. Она поставила стул рядом с кроватью и каждый день сидела до самого вечера, уставившись на большую, заслонявшую кровать от света, стеклянную дверь. Она разговаривала то с ним, то сама с собой, гладила его руку.

Как-то раз она рассказала, что ее мать каждый день молится синтоистским богам о скорейшем выздоровлении Зорге, и сама Ханако уверена, что так оно и будет. В ответ Рихард в первый раз слабо улыбнулся. «Он имел степень доктора социологии (как он говорил мне — такой степени в Японии не было) и не являлся христианином, поэтому, возможно, я не особенно ободряла его своими словами».

Через неделю Зорге стало легче. Отеки спали, но десны под сломанными зубами начали гноиться. Помимо сильнейшей боли, которую он испытывал от этого, зубы принялись выпадать один за другим, и организм Зорге снова стал ослабевать. Где-то после первой недели июня Зорге выписался из больницы, после чего начал регулярно ездить на осмотр к врачу. Десны по-прежнему гноились, поэтому зубы пришлось удалить один за другим, а из-за того, что теперь он мог есть только жидкую пищу, могучему когда-то организму никак не удавалось окрепнуть.