Другой Зорге. История Исии Ханако

Наконец врачам удалось прооперировать Ханако. Ее состояние стало улучшаться, но тут положили в больницу ее мать. Еще не вставшей на ноги дочери пришлось найти для матери сиделку, вызвать из деревни родственницу, нанять экономку. Появилась аллергия на уколы, и депрессия, только начавшая исчезать, вернулась снова. Зорге, хоть и был в этот период очень сильно занят, время от времени приезжал на мотоцикле в Накано, привозил фрукты и деньги. Только к Новому году Ханако встала с постели и смогла самостоятельно сделать несколько шагов. Почувствовав силы, она немедленно отправилась к Рихарду, который как раз оказался дома и, несмотря на естественную обеспокоенность ее состоянием — дорога до Адзабу была неблизкой, очень обрадовался встрече.

Мама Ханако провела в больнице на месяц больше, чем планировалось, но вскоре после возвращения домой стала чувствовать себя так же хорошо, как и прежде, а вот выздоровление ее дочери шло не так быстро. Зорге, который совсем замотался на работе, был озабочен еще и этим, но он не мог сейчас проводить с девушкой столько времени, сколько ей бы хотелось. Чтобы решить эту проблему, горничная заказала для Ханако еще один ключ. Только теперь, спустя более чем два года после их знакомства и через год после начала совместной жизни, она получила возможность приходить домой к Зорге в любое время, когда захочет. Правда, сам Рихард появлялся теперь в домике в Адзабу очень ненадолго, даже ночами срываясь куда-то, приезжая под утро и снова исчезая. Радиообмен резидентуры «Рамзая» с «Висбаденом» — секретной радиостанцией во Владивостоке достиг тогда высшей точки интенсивности.

Глубокие раны

В начале 1938 года на смену возвращающемуся на родину послу Герберту фон Дирксену был назначен лучший друг Рихарда Зорге в посольстве, военный атташе и муж бывшей любовницы советского разведчика генерал Ойген Отт. Для «Рамзая» это означало упрочение его положения в качестве негласного, но главного советника посла по японским вопросам, а для Москвы должно было значить усиление позиций военной разведки в Токио. Должно было — потому что в Центре в это время продолжались репрессии. 7-е отделение IV Управления Штаба РККА, которое курировало деятельность Зорге, сильнейшим образом лихорадило. Начальники и их подчиненные, только что назначенные на смену уничтоженным коллегам, не всегда даже успевали войти в курс дел, как тоже оказывались на конвейере смерти, попадая сначала в тюремную камеру, а затем на расстрельный полигон. Еще 13 мая прошлого года — в день, когда Рихард покупал Ханако часы в магазине Хаттори, арестовали одного из руководителей «Рамзая» — Артура Христиановича Артузова, проходившего в переписке с Москвой как «вице-директор». Та же участь постигла его сменщика и самих «директоров» — одного за другим. Ничего этого Зорге по-прежнему не знал и продолжал работать, теша себя надеждой, что осталось недолго. Вконец измотанный, он мечтал о замене и возвращении в Москву — срок командировки, который для резидентов обычно составлял два или три года, давно прошел. Зорге работал в Японии уже более четырех лет.

4 февраля, в день назначения генерала Ойгена Отта послом, «Рамзай» прибыл в Гонконг. Официально: по просьбе Отта для составления политического доклада о положении в Южном Китае. Сугубо секретно — для передачи курьеру из Москвы 38 микрофильмов с 1212 снимками секретных материалов на них и приема от него денег на существование резидентуры. При встрече с курьером «Рамзай» категорически потребовал заменить себя, «так как за пять лет сильно измотался». Он снова спрашивал о здоровье жены — Екатерины Максимовой и передал ей письмо и очередной подарок. Мы не знаем, что это было, но не исключено, что тоже часы. Во всяком случае, в Санкт-Петербургском музее политической истории России хранятся женские часики с металлическим браслетом, которые он прислал из Токио для Кати — возможно, такие же были и у Ханако.

Вскоре после встречи с курьером, 26 марта 1938 года «Рамзай» отправил сообщение в Центр, в котором напоминал, что по договоренности, достигнутой осенью, он остается в Японии до тех пор, пока не выяснит, начнется ли война против Советского Союза весной или летом 1938 года. Горячий период миновал, и теперь он с чистой совестью сообщал в Москву:

«Война с СССР не начнется ни весной, ни летом 1938 г. Предвидеть события дальше этого срока, разумеется, вне человеческих возможностей. Исходя из этого, я полагаю себя вправе просить Вас о подготовке моего отъезда…

Прошу Вас, дорогой Директор, дать свое принципиальное согласие на то, что я могу рассчитывать на поездку домой весной…